Почему ты ответил не задумываясь?
Я никогда не видел, чтобы на тебе было что-нибудь красное.
Но ты нечасто видел меня в одежде разных цветов, – заметила я.
Дэн улыбнулся.
Верно, но насчет красного я уверен. К тому же не только ты одна не была в Мексике – в это легко поверить. И я уже знаю твою любовь к цифрам, поэтому 157 – это подсказка. Правда, я никогда не слышал этой песни.
Я могла бы спеть ее для тебя, – сказала я, – но ведь она не имеет конца.
Я снова легла на спину и стала смотреть в потолок. Примерно с минуту я наблюдала за тем, как лениво вращаются лопасти вентилятора. Дэн не двигался. Он лежал на боку и смотрел на меня. Я чувствовала его взгляд.
Ты знаешь про любовь к цифрам? – спросила я легко, небрежно, словно я спрашивала просто так, от нечего делать.
Дэн протянул руку и намотал прядь моих волос на палец.
Да.
Это… это так очевидно? – спросила я, не отрывая взгляд от потолка. На нем было тридцать четыре трещины.
Нет. Просто я заметил, что ты всегда точно знаешь точное число чего бы то ни было. Сколько раз мы объехали квартал, чтобы найти место для парковки. – Я услышала в его голосе необидную насмешку. – Сколько шариков в вазе.
В день, когда я ее уронила.
Да.
Я сделала ровный вдох, стараясь, чтобы меня не слишком сильно волновал тот факт, что Дэну стала известна эта черта моего характера. Странное это было чувство. И оно смутило меня куда более сильно, чем то, что он видел меня почти в любой сексуальной позе. Я чувствовала себя обнаженной больше, чем когда я была без одежды.
Тебе не нравится, что я об этом знаю.
Я повернулась на бок, отворачиваясь от него.
Нет, Дэн, не нравится.
Он коснулся моего плеча, подвинулся ко мне. Наши ноги подошли друг к другу как кусочки пазла, как если бы мы были вырезаны из воска, чтобы потом быть склеенными вместе. Дэн вздохнул. Я почувствовала его дыхание на своей коже.
Почему, Элли? Почему это важно?
Я не могла говорить. Не могла объяснить, почему считать для меня так важно. Что я привыкла к этому, так как это позволяло мне не думать о вещах, которые причиняли мне такую сильную боль, что… Я не могла ответить. Даже самой себе.
Об этом неловко говорить.
Дэн ответил не сразу, начав ласкать мое тело – плечо, вниз по руке, окружность бедра, бок, затем снова наверх. Его живот и член были прижаты к моим ягодицам, и мне пришло в голову, что наша нагота его не возбуждает. Что мы достигли той черты, после которой нагота означала комфортное состояние для нас обоих, и что его руки на моем теле могли не только возбуждать, но и успокаивать.
Что рядом с ним я больше не чувствовала себя уязвимой.
Я закрыла глаза от обжегших меня слез и закрыла их ладонями, чтобы слезы удержать. Дэн молча продолжал гладить мое тело. Я хотела от него отодвинуться, но не стала. Хотела встать с кровати, одеться, вернуться домой к моим чистым, прохладным простыням и белым, голым стенам. К своему одиночеству.
Элли, – спустя некоторое время сказал Дэн. – Я не ломал кости. Я никогда не катался на коньках. И я не люблю.
Я видела шрам, оставшийся у него после падения с велосипеда, когда его увезли в госпиталь со сломанной ногой. Я видела его фотографии, сделанные зимой на пруду его бабушки и дедушки.
Дэн, не надо.
Он устроился еще ближе ко мне и прижался губами между моих лопаток – он особенно любил целовать это место.
Ты такая красивая, Элли. Почему ты не позволяешь мне…
Это слово послужило мне стимулом. Я подвинулась, села, свесив ноги с постели.
Нет. Перестань. Дэн, ты все испортишь.
Кровать запрыгала, когда он тоже сел.
Как я могу все испортить? Что «все», ты можешь мне ответить?
Я встала и стала искать свою одежду. Нет, я не хотела слышать то, что он был должен сказать. Не хотела. Не могла. Поэтому я не буду его слушать.
Элли, посмотри на меня.
Все это… секс, – сказала я. – Наше с тобой знакомство. Двое тех, кто совместим в постели. Дружба.
Это не все, – сказал он.
Я нашла свою рубашку и быстро натянула ее. Трусики. Длинная цыганская юбка, которую я надела, собираясь на рынок. Нашла только одну туфлю.
Дэн сидел на постели и смотрел на меня.
Что ты делаешь?
Одеваюсь.
Я поймала его взгляд. Лицо, которое, несмотря на все мои усилия, стало мне таким знакомым, хмурилось. Дэн обхватил руками колени.
Иду домой, – добавила я.
Почему? Потому что я заставил почувствовать себя не в своей тарелке? Из-за этого?
Да! – Я повернулась к нему, держа в руках туфлю. – Или этого недостаточно?
Нет, недостаточно!
Он повысил голос, и я отступила, выставив туфлю наподобие щита. Осознав, как нелепа моя реакция, тут же смутилась и почувствовала, как к щекам прилила жаркая волна. Вид у Дэна была обиженный, затем разгневанный.
Ты ведешь себя так, словно думаешь, что я тебя ударю.
Я ответила, не глядя на него:
Вовсе так не думаю.
Но думаешь, что я причиню тебе боль, ведь так? Обида и боль в его голосе заставили мне отвернуться.
Найдя вторую туфлю, я ухватилась за комод и, используя его в качестве опоры, обулась. Один плюс один равно двум. Один плюс два равно трем. Я считала про себя, и мне было все равно. Мне нужно было загрузить мозг какой-то задачей, чтобы не смотреть на Дэна.
Ты все-таки это делаешь, – укорил он меня, вставая с постели и шагая ко мне. – Не впускаешь меня в свою жизнь.
Мне надо идти.
Дэн ухватил меня за рукав у порога и дернул назад. Я не сопротивлялась. Положив ладони мне на руки, он развернул меня лицом к себе.
Элли, почему ты думаешь, что я причиню тебе боль?
Я не думаю, что ты собираешься причинить мне боль, – после продолжительного молчания произнесла я. Каждое слово далось мне с трудом, оставляя после себя кровоточащую рану, словно я выдергивала из кожи колючки. – Это я причиню тебе боль.
Так не причиняй. – Он нежно дотронулся до моего лица пальцами. – Ты не причинишь, Элли.
Причиню, Дэн. – Я заглянула в его глаза. – Знаю, что причиню.
Нет. – Он принуждал меня смотреть ему в глаза, нежно удерживая мое лицо. – Ты ведь не хочешь этого.
Я высвободила руки.
Я не говорила, что хочу. Я сказала, что причиню. Я не хочу, но причиню, потому что по-другому не получится.
Не обязательно.
Если бы он стал меня умолять, я бы взглянула на него с презрением и ушла, но Дэн продолжал говорить со мной в том ключе, в каком всегда говорил с самого начала. Словно знал меня лучше, чем я себя. Он заблуждался.
Мне нужно идти, Дэн. Пожалуйста. Не усложняй все, что и без того уже сложно. – Я принялась застегивать блузку дрожащими пальцами.
А почему это сложно? Давай сделай, чтобы было проще!
Я оторвалась от пуговиц, чтобы взглянуть на него.
Ты говорил, что не станешь…
Дэн качнул головой и протянул руки, растопырив пальцы. Жест «прости меня».
Я знаю, но…
Нет! – закричала я, и Дэн отступил от моего крика. – Никаких оправданий! Ты сказал, никаких привязанностей, Дэн. Ты сказал так с самого начала. Я тебе с самого начала ясно дала понять, что хочу, и ты сказал, что не будешь… привязываться.
Я не могла кричать – горло словно сковало обручем. Я едва дышала. От гнева и досады у меня так дрожали руки, что я не могла попасть пуговицей в нужную петлю. Стиснула зубы, чтобы не позволить словам сорваться с губ. Я не хотела продолжать, но знала, что все-таки скажу, невзирая ни на что. От собственного бессилия я схватилась за полы блузки, одна выше другой, так сильно, что помяла ткань.