Тяжело дыша, я сглатываю и выдерживаю его взгляд.
— Я не хочу умирать. — Мое признание оказывается чистой правдой.
Его взгляд на мгновение смягчается. Его руки разминают мою ладонь еще секунду, затем его пальцы скользят вниз по моему запястью, затем обвиваются вокруг моей руки на мгновение, прежде чем он кладет ее на колени. В его голосе слышится сожаление.
— Это не мое дело. — Юлий отпускает меня и делает маленький шаг назад, его глаза смотрят на меня, его взгляд осторожен. — Не мое, если только ты сделаешь его моим.
Я открываю рот в попытке спасти себя, и все слова умоляют вырваться, но я закрываю его так же быстро. Я напоминаю себе, что все мужчины в моей жизни либо бросали меня, либо причиняли мне боль, и этот человек сделает то же самое. Было бы мудрым решением — следить за любыми уловками, которые планировал использовать Юлий.
Этот человек не хочет помогать мне. Он хочет манипулировать мной.
Юлий ничего не упускает и раздраженно качает головой. Он слегка шевелится, уперев руки в бока и выжидающе глядя на меня.
— Я не смогу тебе помочь, пока ты не поговоришь со мной, маленький воробышек.
Мне так хочется стать его воробышком, но мое тело сворачивается клубочком, щеки розовеют, и я тихо отвечаю:
— Я хотела бы принять душ. — И добавляю: — пожалуйста. — Чтобы не показаться неблагодарной.
Пройдя вперед, Юлий хватает меня за локоть и ведет меня в ванную. Я вхожу внутрь, и дверь за мной закрывается, отчетливый звук щелчка эхом отозывается в белоснежной ванной.
Я с тоской смотрю на душевую кабину, тянусь за край грязной рубашки, но потом колеблюсь.
Что, если Юлий решит вернуться, пока я принимаю душ?
Я не могу позволить ему увидеть себя.
Мгновенное решение заставляет меня снять лифчик, проскользнуть в пройму блузки и брюк, но оставить нижнее белье и порванный грязный топ. Включив воду, я жду, пока температура не станет подходящей, затем делаю шаг под теплые струи воды, намочив волосы. Я дважды вымываю голову шампунем и чувствую удовлетворение, только когда мои волосы начинают скрипеть от чистоты. Кондиционера я не замечаю, но жаловаться не собираюсь. Я снимаю пластырь с раны на пятке и осторожно промываю ее. Это очень больно, но я не говорю ни слова, чтобы Юлий не ворвался посмотреть, что случилось. Я тщательно намыливаюсь и не спеша ополаскиваюсь, а когда я становлюсь официально чистой, и моя кожа приобрела оттенок красного, я остаюсь под струей с закрытыми глазами, просто потому, что это успокаивает мою душу.
Резкий стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Я кричу:
— Да?
— Принес кое-что из одежды Линг, — отвечает Юлий через дверь. Раздается щелчок поворачивающегося замка, и дверная ручка начинает поворачиваться. — Я положу ее, я...
Паника заставляет меня выкрикнуть:
— Оставь их в шкафу! — Мне требуется все, чтобы не сорваться на истерический вопль: «Не входи сюда».
К его чести, Юлий не настаивает, а просто ворчит:
— Поторопись.
После пятиминутной ободряющей беседы с самой собой, я оборачиваю нижнюю часть полотенцем, а второе накидываю на плечи, полностью закутав тело, прежде чем выбежать из ванной, смотря в пол, и добраться до огромного шкафа, который мог бы служить второй спальней.
Я была приятно удивлена выбором одежды, которую он принес. Я натягиваю простые черные трусики, но, как и предполагалось, джинсов не было видно. Тем не менее, была классическая, но удобная пара черных слаксов, которая хорошо подходили мне, но были немного свободны вокруг талии. Я натягиваю свой лифчик, потому что Юлий не догадался взять лифчик Линг, и надеваю со вкусом подобранную белую рубашку с длинными рукавами, застегнув ее на одну пуговицу сверху. Мои волосы спутанные без кондиционера, но я расчесываю их и позволяю им свисать по моей спине.
Когда я замечаю обувь, которую он принес, на сердце становится тепло.
Черные кожаные балетки лежат на ковровом полу шкафа, и в данных обстоятельствах я не могу назвать более разумный выбор обуви. Я стараюсь не думать слишком много о Юлии и его заботе, но это трудно. Когда я обуваю их, чувствую, что они немного большие, но только чуть-чуть.
Оставшись довольна тем, как выгляжу, я выхожу из гардеробного шкафа, осторожно, чтобы излишне не давить на мою больную ногу. Юлий встает со своего места на кровати, сразу замечает мою хромоту и хмурится.
— Совсем забыл. — Его рот кривится. — Очень больно?
Не отрывая глаз от пола у его ног, я протягиваю руку, чтобы заправить выбившиеся пряди волос за ухо, и бормочу:
— Отрывать бинт от раны было не очень весело.
— Нет, — говорит он, его тон был мягким. — Вероятно, нет. — Он смотрит на меня внимательно, прежде чем проверяет свои наручные часы и вздыхает: — Мы должны идти.
Юлий поворачивается и выходит из комнаты, не сказав больше ни слова, оставив дверь открытой. Я воспринимаю это как открытое приглашение и следую за ним, как домашнее животное.
На этот раз я сижу на переднем сиденье черного, страшного внедорожника. И с того момента, как мы пристегнулись и были готовы ехать, Юлий начинает диктовать мне правила.
Нажимая кнопку на водительской стороне машины, все двери запираются одновременно, и когда машина трогается с места, Юлий начинает говорить:
— Я не хочу, чтобы ты меня неправильно поняла, Алехандра, поэтому будет лучше, если я расскажу тебе, как все будет происходить. Если ты попытаешься привлечь внимание прохожих, пока мы едем, я ударю тебя так сильно, как только можно, прямо в губы, и ты потеряешь сознание.
Я вижу не жестокого парня.
Это обнадеживает.
Я молчу, пока он продолжает:
— Если ты скажешь кому-нибудь, что тебя похитили, я выстрелю этим ублюдкам прямо в голову, прямо на улице, и пусть их смерть будет на твоей совести.
Опять же, хорошо быть предупрежденной. Но я и не ожидаю чего-то другого.
— Если ты попытаешься сбежать от меня — что было бы, мягко говоря, глупо, — я запру тебя в моем шкафу без еды и воды до тех пор, пока ты не умрешь с голоду, после чего доставлю тебя к Вито Гамбино и вернусь к своей прежней жизни.
Ой.
Это немного задевает.
Он не смотрит на меня всю дорогу, просто осторожно ведет машину, не сводя глаз с пути. В конце концов, автомобиль замедляется и останавливается около бунгало из красного кирпича в старом стиле.
— Ты ни на кого не будешь смотреть. Ни с кем не будешь разговаривать. Ты будешь вежлива и не будешь говорить, пока с тобой не заговорят, поняла?
— Я поняла, — неохотно произношу я.
Он кивает, слегка вздыхая, выглядя несколько успокоенным.
— Хорошо. Это очень хорошо.
Юлий выходит из машины и подходит к пассажирской двери как раз в тот момент, когда я собираюсь ступить на больную пятку. Я тихо шиплю и снова поднимаю ногу, чтобы снять давление, но Юлий оказывается рядом прежде, чем я успеваю моргнуть, поднимает меня с высокого сиденья внедорожника и осторожно опускает, пока обе мои ноги не касаются земли одновременно.
От мягкого запаха его лосьона после бритья у меня текут слюнки. Юлий пахнет божественно. Я с трудом сглатываю, затем моргаю, глядя на него, его руки все еще сжимают мою талию, и бормочу:
— Спасибо.
Он игнорирует мою признательность так же, как игнорирует мой теплый взгляд, и берет мою руку, кладя ее на сгиб своего локтя.