— Конечно, кусаешься, — и подчеркнула: — сука.
Ее кудахтанье прозвучало, когда я закрыла за собой дверь.
И сейчас, с моими волосами, собранными в аккуратный пучок на макушке, полностью без макияжа, я игнорирую стук в висках и поднимаю свой напиток ко рту. Как только чувствую его запах, вздрагиваю и ставлю его обратно на стойку.
Линг, в своем идеальном красном платье, с ее идеальными красными туфлями и ее идеальными красными губами, наклоняется вперед.
— В чем твоя проблема? — Единственное ее несовершенство — это белый пластырь, перекинутый через переносицу все еще разбитого носа. Она выглядит намного лучше, чем накануне. И практически восстановилась.
Я качаю головой и продолжаю смотреть на бар.
— Это же виски. Я не могу пить виски.
— Господи, да ты просто прелесть. — Ее губы кривятся в отвращении, и она откидывает свои темные, великолепные, идеально прямые волосы через плечо, глядя на толпу. — Тогда заказывай все, что тебе вздумается. Черт побери.
Она делает знак бармену, и я заказываю Кейп-Код — более известный как клюквенная водка — и благодарю его, когда он ставит высокий стакан передо мной с подмигиванием. Я потягиваю терпкий коктейль, и у меня текут слюнки от мягкой сладости клюквенного сока. Я предполагаю, какой будет ответ, но все равно спрашиваю Линг:
— Юлий знает, что мы здесь?
— Нет, — немедленно отвечает она. — Мне велели следить за тобой. — Она скромно улыбается. — Но он никогда не говорил, что нельзя выходить из дома.
О, она считает себя такой умной.
Я помешиваю свой напиток соломинкой.
— Он будет злиться?
Линг медленно поворачивается ко мне, бросая на меня взгляд, который говорит: «А ты как думаешь, гений?»
Мои плечи опускаются, и я тихо вздыхаю.
— Он будет в бешенстве.
Скрестив ноги, она объясняет скучающим тоном:
— Юлий всегда злится. Есть только различные степени его злости. В некоторые дни он злится меньше, чем в другие. Кроме того, ему не нужно знать. Мы вернемся раньше него.
Потребность задавать вопросы выигрывает схватку в моей голове. Я изо всех сил стараюсь оставаться незаметной и делаю вид, что не сую нос, куда не следует, когда спрашиваю:
— Он всегда был таким?
Она сузила брови, глядя на меня.
— Почему ты думаешь, что я знаю его настолько долго?
— Даже не знаю. — Я пожимаю плечами. — Вы очень неплохо общаетесь. Я просто предположила...
Линг обрывает меня любопытным взглядом, наклоняется и смотрит на мои губы.
— Для такой фамильярности могут быть и другие причины, Алехандра, — соблазнительно произносит она.
Мое сердце замирает, и то, что моя соломинка выскальзывает из пальцев и падает на грязный пол, только добавляет драматичности этому моменту.
Линг явно наслаждается моей реакцией. Ее глаза горят от удовлетворения, когда она потягивает свой виски и говорит:
— Нет, он не всегда был таким. Хочешь верь, хочешь нет, но было время, когда Юлий улыбался чертовски много.
Мой голос звучит мягко, когда я спрашиваю:
— Что случилось?
— Он кое-кого потерял. — Ее поза напрягается, чтобы продемонстрировать определенную грацию, но глаза выдают ее печаль. — Мы кое-кого потеряли.
Я не могу придумать, что на это ответить, поэтому просто киваю в знак понимания. Внезапно мне в голову приходит мысль, и я задаюсь вопросом...
Раздается хриплый смешок Линг, и она отвечает на мой безмолвный вопрос:
— Нет, милая. Я всегда была такой, как сейчас. — Она поднимает свой бокал к моему, чокается с ним и выпивает, откидывая голову назад, а потом придвигает второй бокал, который заказала для меня, ближе к себе.
Несколько минут проходят в молчании, и после того, как я допиваю свой первый коктейль, Линг заказывает мне второй. Алкоголь расслабляет мои напряженные плечи, а вместе с ними и язык.
— Ты когда-нибудь была в тюрьме, Линг?
Она фыркает.
— Такая красивая девушка, как я? Нет. — Она улыбается, и я потрясена, обнаружив, что это действительно так. — В любом случае, я бы просто трахнула кого-то, чтобы меня отпустили.
Удивленный смех клокочет у меня в горле.
— А Юлий?
Ее настороженные глаза изучают меня.
— Я ни хрена не обязана тебе говорить. — Она наклоняет голову набок и задумчиво поджимает губы. — Но полагаю, что теперь, когда Юлий планирует оставить тебя, это все меняет.
Мой рот немного приоткрывается от этого откровения.
Он что? Значит ли это то, что я думаю?
Искра надежды, которую я чувствовала раньше, разгорается в здоровое пламя, и мое сердце согревается.
Теперь все зависит только от нас.
Так вот что имел в виду Юлий? Он не отдаст меня обратно?
Мой мозг взрывается от открывающихся возможностей.
Линг понятия не имеет о том шоке, в который она только что повергла меня, и, кажется, мысленно споря сама с собой, она выпрямляется.
— Ну и хрен с ним. — С совершенно отсутствующим выражением лица она произносит: — Да. Да, это так. Все свои подростковые годы он провел взаперти, в колонии для несовершеннолетних.
Это не должно было меня удивлять, но удивило. Широко раскрыв глаза, я придвинула свой стул поближе к ней.
— За что?
— Неумышленное убийство. Первоначально это было обвинение в убийстве, но его тетя нашла какого-то причудливого адвоката, который сумел снять обвинение, сказав, что он действовал в целях самообороны.
И мое сердце проваливается куда-то глубоко в желудок.
Линг долго смотрит на свой стакан.
— Если бы ты поймала своего отца, насилующего твою сестру, что бы ты сделала?
Боже.
Мое сердце начинает биться быстрее, а кровь отливает от лица.
Он убил не просто кого-то. Он убил своего отца.
У меня в голове мелькает одна картина. Молодой Юлий, сидящий один в тюремной камере и снисходительно принимающий наказание, зная, что его любимая сестра находится в безопасности в этом мире.
Его близкие отношения с Тоней теперь обретают глубокий смысл. Он спас ее. Он был ее героем.
Горячие слезы текут из-под моих закрытых век.
Как я мечтала о своем собственном Юлии в дни моего отчаяния.
Я понимаю, что моя эмоциональная реакция несколько необычна, но я не могу остановить тепло, протекающее по всему моему телу, которое медленно распространяется на каждую из моих конечностей. Скоро я просто буду светиться.
Внезапно Линг встает и делает это быстро. Ее глаза остановились на мужчине в другом конце комнаты, и она бормочет:
— Оставайся здесь.
— Эй. — Я протягиваю руку, чтобы схватить ее, но она поворачивается ко мне, сверкая глазами, а потом мы оказываемся нос к носу, и она шипит сквозь стиснутые зубы:
— Не двигайся с этого места, Алехандра. Ты слышишь меня? — Что-то холодное и металлическое вдавливается мне в колено. — Или я застрелю тебя. Я выстрелю тебе прямо в коленную чашечку. Не двигайся.
Мои глаза широко открыты, я тяжело сглатываю и киваю, потому что не в настроении для огнестрельного ранения.
Она быстро пересекает комнату, плавная и грациозная, встает у кабинки и начинает говорить с человеком, которого я не вижу. Независимо от того, как сильно я присматриваюсь, не могу ничего разглядеть.
Линг начинает улыбаться. Через мгновение ее лицо меняется, и я замечаю, что она все еще сжимает руку в кулак. Вскоре высокий человек встает, но я не могу разглядеть его лицо. Он наклоняется над Линг и говорит ей прямо в ухо. И делает это очень долго. Проходят минуты, и на лице Линг появляется потрясенное выражение, прежде чем она берет себя в руки и снимает с себя все эмоции. Она отвечает мужчине, и он обнимает ее за плечи, словно пытаясь удержать на месте. Но все это приводит ее в бешенство. Ее светлое лицо теперь потемнело, она говорит резче, вены на шее вздуваются с каждым выкрикнутым словом.