Посмотри на меня.
— Зачем ты это делаешь? — Мой разумный голос утихает, смененный полным замешательством. — Я что-то сделала? — Моя паника возрастает до новых крайностей, когда я прерывисто выдыхаю и пытаюсь урезонить его. — Ты говорил, что мне не нужно бояться тебя.
Моя паника переходит в гнев, когда я плачу:
— Ты ударил ножом в спину, Юлий!
Моё тело начинает дрожать в кожаном сиденье.
Он не может этого сделать!
Но что-то мне подсказывает, что он уже всё решил.
Посмотри на меня, чёртов трус!
Его глаза не отрываются от дороги, он слегка покачивает головой и на мгновение закрывает глаза. И с меня хватит.
— Посмотри на меня, чёрт возьми!
Мой крик почти трясёт окна большого чёрного внедорожника.
Он глубоко вздыхает и наконец-то поворачивается ко мне лицом. Его глаза ледяные, он бормочет:
— Выметайся из машины.
— Нет, — говорю я ему в неверии.
Нет ни одного шанса, чтобы я сама вышла из машины. Ему придётся вытащить меня.
— Выходи из машины, Ана. — Его голос обманчиво спокоен.
— Нет! — кричу я, и моя паника превратилась в страх.
Почему это происходит?
Ударив кулаком по рулю так сильно, что гудок раздаётся в открытой ночи, вены на его шее вздуваются, когда он рычит:
— Выметайся из грёбаной машины!
Я рьяно качаю головой, наблюдая, как он задыхается от разочарования, его губы сжимаются. Мой тихий голос дрожит:
— Нет. Нет, я никуда не пойду. Я хочу остаться с тобой. — Я начинаю плакать. — Пожалуйста, — умоляю я дрожащим голосом. — Пожалуйста, Юлий. Не заставляй меня уходить. Я хочу быть с тобой. Только с тобой.
Мой страх превращается в холодный и сильный ужас, когда он выходит из машины, двигаясь в сторону пассажира, в мою сторону. Я отчаянно ищу кнопку, которая заблокирует дверь, но ни черта не вижу в темноте.
Дверь сбоку меня открывается, и я ахаю, когда Юлий тянется ко мне. Я борюсь, чтобы спастись, хватаю ручку двери и тяну сильно, пытаясь закрыть дверь, но его руки мешают. В панике я сломленно кричу:
— Ты говорил, что никогда не оставишь меня. Ты сказал, что есть ты и я. Ты и я!
Слёзы текут быстро и сильно. Это действительно происходит. У меня перехватывает горло от эмоций, я задыхаюсь:
— О, боже, пожалуйста, не бросай меня, Юлий. Ты мне нужен.
Он сжимает меня за руку и сильно дергает, но я держусь за сиденье, и все, что удается вытащить из машины, — это моя обувь. Он тянет меня и рычит:
— Уходи.
— Ты всё, что у меня есть. — Моё сердце продолжает быстро биться, и моё зрение затуманивается тогда, как большие крупные слёзы текут по моим щекам. Я хватаюсь за поручень, который находится над моей головой, одна нога в машине, а другая — наружу.
Его рука оборачивается вокруг моей талии, и мы на секунду боремся, звуки нашей потасовки эхом разносятся в темноте. Но моя нога выскальзывает из туфли, толкая меня в обратном направлении из машины. Я падаю на кучу графия на обочине дороги с визгом, недостойным леди, моё бедро болит, когда маленькие зазубренные камни прорезают чёрные штаны для йоги. Я шиплю от боли и пытаюсь восстановить самообладание, но уже слишком поздно. Юлий поворачивается и уходит, как будто ему всё равно. И вот тут я облажалась.
В какой-то момент он это сделал.
Не оборачиваясь, он идёт к водительской двери и снова садится в машину, запирая за собой двери.
У меня в голове бардак. Поднявшись, я хватаюсь за волосы в замешательстве и закрываю глаза, бормоча:
— Этого не может быть. Я сплю. Этого не может быть.
Слёзы текут по моему лицу, моя грудь вздымается, когда я борюсь, чтобы вздохнуть полной грудью через мои мучительные рыдания.
Когда я слышу низкий звук опускающегося пассажирского окна, мои глаза открываются, и маленький кусочек надежды начинает сиять.
Чёрная сумка вылетает через окно вместе с моей второй туфлей.
Юлий смотрит, не моргая, прежде чем сказать:
— Ты свободна, Ана. Улетай. — Его взгляд темнеет, глаза закрываются. — Улетай далеко отсюда.
Я обхватываю себя руками и крепко держу в прохладе утра. Вместо того чтобы умолять, я открываю рот, и моё сердце разбивается. Мой голос тих и сломлен, я хрипло признаюсь:
— Я люблю тебя.
Но окно уже закрывается, отрезая мои слова.
Машина переключает передачу, и когда я собираюсь к ней броситься, моя нога спотыкается о камень и я, тяжело вздохнув, падаю на колени в грязь. Внедорожник уезжает с такой скоростью, что рядом со мной разлетается гравий, и мне приходится поднять руку, чтобы защитить лицо от разлетающейся гальки, запускаемой, как ракеты, пока Юлий не восстанавливал контроль над машиной.
Немое онемение проходит через меня. Я смотрю вслед за ним, всё еще в состоянии шока. Вскоре наступает печаль…
Итак, это только что произошло.
Судорожно вздохнув, я встаю, натягиваю туфли и протягиваю руку, чтобы потрогать свои спутанные волосы. Сжимая сумку в одной руке, я неохотно начинаю идти, надеясь, что Юлий может вернуться, но чертовски хорошо зная, что он этого не сделает. Перекидываю сумку через плечо, шаркая по дороге и отказываясь плакать. Я прохожу один квартал, затем следующий и, наконец, третий, когда поворачиваюсь к ярким жёлто-белым мигающим огням.
Вакансия.
Уныло принюхиваясь, я за мгновение вытираю слёзы, которые текут по моим щекам, а также нос рукавом, и иду к тому месту, где всё это началось.
Мотель «Санфлауэр».
ЛИНГ
Я смотрю, как она натыкается на дрянной вид мотеля, и улыбаюсь, глядя на то, как хреново она выглядит.
Не ожидала, что это произойдёт, сучка?
У меня на коленях звонит телефон, и я отвечаю, не смотря на то, кто это.
— Следи за ней, — единственные слова, которые произнесены перед тем, как Юлий грубо бросает трубку.
Когда она попадает в здание, я ищу в своих контактах и набираю номер.
Когда телефон начинает звонок, я размышляю, стоит ли за это умирать.
Спорим, ты этого тоже не заметишь.
Жестокая улыбка появляется на моих губах.
Да похер.
Уходить так с размахом.
Глава 43
ТВИТЧ
Нью-Йорк
Второй месяц контракта
Я знал, что Клаудио Конти будет занозой в моей заднице ещё до того, как начал его искать. Какие проблемы? Этот мудак был пьяницей и любил показать, насколько он богат. У него повсюду недвижимость, бо́льшая часть которых была уединённой и частной во всех смыслах этого слова. Вся его команда состояла из бывших военных. Все знали, что он женат, но никто не был знаком с его женой. У неё не было имени, и её редко видели. Он почти не впускал людей в свой ближний круг, и большинство из них в конечном итоге были мертвы. Посторонние считались угрозой — мужчина, женщина или ребёнок. Он никому не доверял.
Трудно было найти человека, который не хотел, чтобы его выследили.
У большинства людей был кто-то, кому они доверяли, кого я мог сломать, чтобы раскрыть все пыльные маленькие секреты, которые они держали в тёмных уголках своего разума.
У Конти был только один, и он был почти неприкасаемым. Его звали Эмиль Бароне, и он держал своё дерьмо крепче, чем девственная задница. К Конти вела только одна ниточка, и это был Эмиль.
Где бы ни был замечен Эмиль, можно быть чертовски уверенным, что Конти где-то рядом.
Ещё была его жена, но я её не знал, никто не знал, и казалось, что она недоступна. Во всех смыслах и для всех намерений женщина была призраком.