И конечно же, пока боязливо перебирала вещи в шкафу, подбирая себе одежду и белье (о боги, настоящее белье. Не видела его уже так давно…).
Покончив с этим, я осторожно сложила старую одежду в мешок для мусора, стоявший в углу рядом с унитазом. После чего долго не могла понять, куда себя деть. Сесть на кровать? Наверное, да… но никак не удавалось убедить себя, будто такое мне вообще позволено. Как и в то, что эта кровать все еще существует, а я — действительно не в ангаре, не в цеху и не в расстрельной комнате.
Но вскоре я все же села на нее. Когда поняла, что ноги уже больше не держат — их попросту подкашивало. А уже минуту спустя тело само опустилось поверх одеяла и я, дрожа, провалилась в беспокойный сон.
Тем, что выдернуло меня из него, была, как ни странно, сильная рука все того же офицера, грубо дернувшая за плечо.
— Чего тут валяешься? — прорычал он, заставляя посмотреть ему в глаза.
Не находя что ответить, я молчала. Лишь испуганно смотрела на этого безжалостного зверя. Который, шипя сквозь стиснутые зубы, развернул меня, припер лицом к стенке и тут же торопливо задрал юбку. А в следующий миг я услышала, как он расстегивает штаны.
Напряженно дыша, оборотень проник в меня, прижимаясь к моей спине. И жестко водя руками по телу, смял грудь.
— Тебе ведь нравится, я знаю, — простонал он, делая первый толчок, с которым просунул пальцы в мой рот. — Я завожу тебя, даже не отрицай этого. И хоть ты пытаешься говорить себе, будто все иначе, будто я заставляю тебя, не оставляя выбора… На самом деле ты всегда, с самого первого раза хотела меня. Твое тело тянулось к моему, желая принадлежать мне. Именно я был тем самым единственным мужчиной из всех, которые брали тебя с дня, когда ты стала военнопленной. Тем, к которому ты ощущала притяжение, в котором отчаянно не хочешь себе признаться.
Что… что он вообще несет? Голова все хуже соображала из-за грубых движений, которые офицер раз за разом совершал внутри меня. От того мне еще труднее было понять: в самом ли деле я слышу все это от него, или же мне просто чудится?
— Скажи, что хочешь меня, — горячо выдохнул он мне в затылок, потягивая меня за растрепавшиеся за время сна волосы. — Ну же, говори, — заорал он приказным тоном, резко дернув за них, — Говори, кому я сказал, сучка.
— Я… я хочу вас, — всхлипнула я, сжимая кулаки. И в тот же миг, изливаясь в меня, оборотень жадно прижался к моим губам, неистово просовывая язык.
Поцелуй углубился. И хоть член внутри меня уже начал обмякать, мужчина не спешил отстраняться. Даже не сбавлял напора, жадно исследуя мой рот.
— Хорошая девочка, — прошептал он, щекоча губы своим влажным дыханием. — Я всегда это знал. С самого первого раза.
Наконец покинув мое тело, оборотень разжал объятия и буквально донес меня до кровати, позволяя на нее сесть. Где уже привычно расставил мои ноги, чтобы помазать меня внутри контрацептивом. А после ушел, оставив в комнате одну.
Безумец. Самый натуральный псих. К чему вообще было все то, что он здесь нес? Зачем ему понадобилось, чтобы я сказала это? Унизить меня? Показать, что я — мусор? Но ведь это же и так понятно. Понятно с самого первого дня, когда я согласилась отдаться ему за еду. Не рискну даже предположить, что в голове у этого оборотня.
А пока я, растеряно дыша, сидела на месте как вкопанная, совершенно позабыв о времени, дверь комнаты открылась и офицер снова вошел в нее. На этот раз — толкая перед собой маленькую тележку, на которой стояли тарелки с едой.
— Можешь пожрать, — сказал он, оставляя ее мне, и тут же ушел.
Манящие запахи моментально выбили из моей головы все рассуждения. После скудной, черствой лагерной еды, которой выдавали мучительно мало, эти аппетитные блюда попросту лишали рассудка. Потому все, о чем я могла думать — то, как я утолю ею свой невыносимый голод, который день за днем царапал желудок когтями черствых сухарей.
И лишь когда последняя тарелка была вылизана, а последние крошечки хлеба аккуратно сметены на ладошку, чтобы опрокинуться в рот, я снова смогла задуматься о том положении, в котором оказалась.
Для начала, я все еще была жива. Более того, опять находилась в квартире этого мужчины. Причем комната… словно специально была оборудована для того, чтобы держать в ней домашнего пленника. Неужели он специально обустроил ее таким образом для меня? Нет, бред какой-то. Может просто офицер любил время от времени брать себе некоторых пленниц в личное пользование, чтобы забавляться с ними, при этом держать при себе — дабы, допустим, каждый раз не отмывать по новой, а просто дать возможность поддерживать личную гигиену? Да, эта версия звучит куда более правдоподобно.