Через несколько миль, проехав мимо знака, приветствующего гостей Мерфрисборо, он свернул налево на Compton Road и снова испытал неприятные чувства, проезжая мимо “Госпиталя Ветеранов”, где он провёл некоторое время после возвращения из Вьетнама в 1972 году. С этим местом были связаны не самые приятные воспоминания. Хотя он и не думал, что вновь оказаться здесь будет настолько неприятно. Ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы перестать так крепко сжимать зубы. Когда здание госпиталя осталось позади, он снова смог сконцентрироваться на настоящем.
Через десять минут он свернул направо на Church Street и оказался в самом центре Мерфрисборо. Он нервничал, хотелось поскорее со всем этим покончить, но он постарался взять себя в руки и сбавил скорость до допустимой нормы. Периодически он всё же нарушал скоростные ограничения, особенно на тех улицах, где допустимая скорость была до смешного низкой. Главное, не вызывать подозрений у представителей закона. Да, превышение скорости в таком случае идея не из лучших, но и ехать слишком медленно нельзя, того и гляди примут за излишне осторожного пьяного водителя. Люк ехал по лабиринту привычных улиц, а мимо проносились знакомые дома, погружая его в горькие и радостные воспоминания из прошлой жизни.
Здесь он вырос.
Ехать по мёртвым ночным улицам было для него необычно. Давненько он этого не делал. Он, словно попал в заброшенный музей собственного прошлого, мозг с легкостью воссоздавал образы из его молодости. Вот он летит по этим улицам на своём велосипеде “Schwinn”. Воспоминание оказалось таким ярким, что он почти услышал, как шумят по ветру бейсбольные карточки, засунутые между спицами колёс.
Дом Уилхотов располагался в самом конце тихой улицы одного из спальных районов города. Дома здесь были по большей части одноэтажные, в стиле “ранчо”, построенные не один десяток лет назад. Многие из здешних семей жили здесь уже на протяжении нескольких поколений. Подъезжая к дому Люк в целях предосторожности выключил фары и сбавил скорость. Видя, что в доме не горит свет, он облегченно вздохнул. Значит, никто не стал дожидаться возвращения Кельвина. Кроме того, это могло означать, что сегодняшний поступок Кельвина был его собственной инициативой и ни старик Уилхот, ни кто-то другой из его семьи не знал об этом. Значит, осуществить задуманное будет куда проще. Он свернул на подъездную дорожку, вышел из пикапа, осторожно закрыл за собой дверь и отпёр замок ключом Кельвина.
Оказавшись в доме, он включил фонарь и внимательно осмотрел помещение. Это заняло совсем немного времени. Старик Уилхот и его жена Уилма спали наверху в главной спальне, больше в доме никого не было. Всё складывалось так удачно, что казалось будто здесь не обошлось без вмешательства высших сил, будто сам Господь хотел, чтобы у Люка всё получилось. Люк отчаянно ухватился за эту мысль. Эти люди несправедливо обвиняли его в том, что он не делал, на протяжении долгих-долгих лет. Если рассуждать в этом ключе, то он просто восстанавливал справедливость, хотя и таким жестоким способом.
Когда Люк вошёл в спальню, старик зашевелился во сне и пробормотал что-то бессвязное. Люк сунул фонарь за пояс джинсов, выхватил из-под головы старика подушку и с силой опустил её ему на лицо и только тогда старик проснулся, а из подушки послышались сдавленные крики. Люк приставил к подушке дуло пистолета и произнёс:
- Это всё ты. Ты сам во всём виноват, - он спустил курок.
Старик затих. Уилма проснулась, села на кровати и в ужасе ахнула. Люк залез на кровать. Удар кулака в перчатке пришёлся ей прямо в лицо, раздался громкий хруст сломанного носа, и она упала на спину, кровь заливала ей лицо. Люк схватил другую подушку, прижал к её лицу. Он не стал стрелять второй раз, он просто сидел на Уилме и душил её подушкой, пока она не перестала двигаться. Затем он отбросил подушку в сторону и пощупал у женщины пульс. Убедившись, что она действительно мертва, он вернулся в гостиную и чуть отодвинул занавеску, выглянул во двор. Снаружи было тихо. Однако он постоял так ещё несколько минут, на всякий случай, вдруг полиция уже в пути. Убедившись, что одиночный выстрел в ночи не заставил никого из соседей вызвать полицию, Люк вышел на улицу и вытащил из багажника труп Кельвина. На этот раз он нёс его на руках. Это потребовало серьёзных физических усилий. Спина ныла, но Люк не хотел, чтобы полиция обнаружила следы того, как тело волокли в дом.
Стояла тёплая летняя ночь.
К тому времени, как Люк снова оказался в доме, пот тёк с него ручьями, заливая глаза. Он принёс Кельвина в спальню родителей и начал устраивать декорации. Как и всё оружие Люка, а у него был не один пистолет, его “Magnum” .357 не был зарегистрирован, ему не нравилась мысль о том, что кто-то где-то будет знать, как он пытается защитить себя. Это тоже было следствие его глубокой паранойи, которая возникла после суда. Он больше не верил никому, даже людям в форме. Чёрт! Особенно людям в форме. Тщательно протерев оружие, он вложил его в холодную руку Кельвина, его указательный палец на спусковой крючок. Его план был предельно прост: Кельвин был трудным подростком, он из-за чего-то в пух и прах разругался с родителями, ситуация вышла из-под контроля и в итоге он убил их во сне. Придя в себя, он осознал, что натворил и, убитый горем и раскаянием, застрелился из того же пистолета, из которого застрелил своего отца. Выяснив, что оружие не зарегистрировано, никто не удивится, это в порядке вещей и ничто на свете не заставит заподозрить Люка. Довольный своей работой Люк встал и направился к выходу из спальни.