А нету!
Ствол пистолета больно ткнулся в затылок.
Ты давай мне тут не лепи. Быстро дыру в башке сделаю.
Да нету у меня книжки. Потерял...
Она обошла кресло и так звезданула Жоре в лоб рукояткой своего «тэтэшника», что перед глазами поплыли красные и синие круги.
Жора успел заметить, что она сняла очки. В ее глазах была какая-то дикая ярость. Такая, что Жора просто-напросто испугался. И снова подумал, что где-то он уже ее видел...
Теперь пистолет опять был приставлен к виску.
Я жду, — грозно проговорила она.
Да нету, — взмолился Жора, и у него из глаз брызнули слезы, — нету книжки. Скажите спасибо своим молодцам. Выронил, когда убегал.
Не лепи горбатого, если бы ты выронил книжку. то ребята это бы заметили. Подняли бы и не бегали за тобой по всему городу. На хрен ты кому нужен! Говно зеленое!
Ну, значит, в машине выронил. Когда выбегал.
Ответом был еще один страшный удар. На этот раз она надела на руку стальную пластину с прорезями для пальцев. Такой изящный дамский кастет. Жора почувствовал, как отвратительно хрустнула его челюсть и по подбородку потекла кровь.
— Да честно потерял! — Он еле-еле говорил. Слепы стискивали горло. — Нету, сам думаю, как бы того таксиста разыскать!
— Ладно, посмотрим среди шмотья.
Она двинула его еще раз, так, для острастки. Потом отошла и, время от времени поглядывая обливающегося кровью и слезами Жору, стала рыться в его сумке. Переворошив все вещи, она по очереди открыла ящики стола, залезла в шкаф, подняла матрас.
Книжки не было.
— Значит, на себе спрятал, — пробормотала она и снова подошла к Жоре.
Одной рукой приткнув пистолет к голове Жоры, она методично обыскала его одежду. Выкинула из карманов паспорт, кредитки, мелкие доллары. Даже заглянула в туфли и оттянула резинки носков. Потом, явно глумясь, положила руку ему на ширинку.
— А теперь посмотрим, какой ты мужчина, — сказала она со смехом, — смотри, заорешь — сразу в башку пулю получишь.
И изо всех сил сжала пальцы.
Конечно, Жора, несмотря на нечеловеческую боль, не стал кричать. Он только тихо завыл сквозь кровоточащие губы.
Ну-ка, — псевдогорничная сжала еще сильнее, — что за таксист?
Не зна-аю. Русский. Москвич бывший.
Это он сам тебе сказал?
Да-а-а, са-а-ам!
Москвич, — задумчиво переспросила она, продолжая сжимать пальцы, — а зовут как?
Не знаю, честное слово, — проговорил Жора, стараясь вложить в свои слова всю искренность, отпущенную ему от природы.
На карточке на стекле что написано было?
Не по-омню. Кажется, Резник.
Редкая фамилия среди эмигрантов, нечего сказать, — пробурчала она, — имя как?
Слезы градом катились по Жориному лицу.
Имя! Вспоминай живо.
Она надавила еще сильнее. Боль была такая, что Жора нечеловеческим усилием воли напряг память и все-таки вспомнил имя таксиста.
А-а-а! Не помню... Резник... Григорий, кажется.
Ну вот видишь, сразу память появилась. Какая машина у него была?
А хрен ее знает. Я в них не разбираюсь.
Цвет?
А-а-а-а!
Цвет, пидор гнойный!
Желтый!
Здесь все такси желтые. Ну ладно, ребята видели...
Наконец она убрала руку.
Жора даже не успел почувствовать облегчение, когда его мозг пронзила острая вспышка боли. Он не услышал тихого щелчка за спиной. Все кончилось в одну стотысячную секунды.
Рука Терминатора медленно исчезала в расплавленном металле...
10 часов 30 минут
Подмосковный поселок Калчуга
Дача у Старевича была что надо. Трехэтажный каменный домина, похожий на средневековый замок, с башенкой и большими створчатыми окнами. Рядом со входом, вернее, надо бы назвать это более солидно, «подъездом», находились железные ни рота подземного гаража. А за домом виднелась сетка, по всей вероятности, огораживающая теннисный корт.
В общем, судя по всему, Старевич, как и его бывший друг по команде, а ныне, если судить по милицейским рапортам, злейший враг, тоже не бедствовавал.
По дороге Меркулов успел обрисовать ситуацию. Сегодня рано утром, часов в семь, жена Старевича приехала из Москвы и сразу же обнаружила труп своего мужа. Он лежал в гостиной на первом этаже. Стреляли из окна. Пуля пробила стекло и попала Старевичу в затылок. Ни гильзы, ни каких-либо следом обнаружить не удалось. Вот, собственно, и все.
Пойдя в дом, я увидел все своими глазами. Труп не жал ничком, широко раскинув руки. Старевич mi поминал Сереброва — та же непомерная полнота бывшего спортсмена, тот же двойной подбородок. Только Старевич был совершенно лыс. А те волосы, что еще оставались у него на затылке, слиплись от запекшейся крови. В крови был и ковер, устилавший пол в гостиной. Должно быть, он промок насквозь.