Пятнадцатый этаж был частным. В указателе лифта он был записан как художественная комната. Добравшись до этажа, я провела карточкой по цифровому экрану и увидела, как мигнул зеленый огонёк. Дверь скользнула в сторону. Шагнув на мраморный пол комнаты, у меня перехватило дыхание.
Огромный открытый зал был заполнен точными копиями известных скульптур в натуральную величину — «Мыслитель» Огюста Родена, «Метатель дисков» Мирона из Елевфери, «Венера Милосская» Александра Антиоха, а также мраморными шедеврами Элгина. В центре стоял «Давид» Микеланджело, глядя на меня величественно и почти покровительственно, возвышаясь более чем на шесть футов чистой мужественности — намного меньше оригинала, но такой же поразительный.
Мои ноги дрожали от завораживающей красоты и жестокости, сочащейся из скульптур. У них у всех было одно общее — они все были абсолютно обнажены, беззастенчиво эротичны. В комнате не было стульев. Никаких диванов. Некуда деваться, кроме как стоять и любоваться красотой перед собой. Я на мгновение задумалась, чья была идея создания этой комнаты, но мне не нужно было думать об этом. На самом деле, нет. Я уже знала.
Человеку, прекрасному, как картина, безжалостному, как искусство, твердому, как мрамор.
Неторопливо пройдясь по комнате, пробежалась пальцами по вырезанным фигурам, раскрывая рот от удовольствия. В комнате пахло чистотой, холодом и выщербленным камнем. Она была тускло освещена, и в основном в ней царил полумрак.
Я думала о папе, об экспериментальном лечении, которое наша новая страховая компания предложила ему на этой неделе, о надежде в его глазах, когда он сообщил мне эту новость, и о вере в моём сердце, семя которой расцвело во что-то, что, как я боялась, будет расти вне моего контроля. Все двигалось слишком стремительно и все же недостаточно быстро с тех пор, как я присоединилась к LBC.
— Мне страшно.
Я присела на корточки и уставилась на мраморную женщину, которая сидела в ванне и ласкала себя пальцами. Она никому не выдаст мою тайну. И будет слушать. Может быть, даже поймет. Ее лицо было вызывающим. Бесстрашным. Она не стыдилась того, что делала.
— Моя жизнь в руинах, и мой отец умирает. Все, чего я хочу, кажется недостижимым и таким далеким. Твое сердце тоже одиноко? — прошептала я, лаская ее щеку.
«Я не могу влюбиться. Это похоть и смятение. Вот что происходит, когда ты вот-вот потеряешь родителя и собираешься обрести сомнительного любовника».
Я пришла в эту комнату, чтобы быть с Селианом, но он не был моим. Если бы сказала Джуд трехмесячной давности, что собираюсь сделать, она бы надрала мне задницу, потому что помолвка есть помолвка. Определение этого слова означало, что он связан с кем-то другим.
Потом я вспомнила, как Селиан смотрел на Лили на празднике, словно она убила его мечты.
И то, как она цеплялась за него, как будто знала это, и ей было все равно.
— Да, — прошептал хриплый мужской голос позади меня, и я повернулась.
Селиан стоял у двери лифта, прислонившись плечом к косяку, и играл с электронной картой между пальцами.
— Вот почему мы делаем то, что делаем. Почему не можем остановить это.
Мужчина уверенной поступью вошел в комнату, каждый его шаг заставлял мое сердце биться немного сильнее, пока в моей груди не возникло чудовище, жаждущее его прикосновений. Одно только выражение его лица наполняло мой клитор. Я сжала бедра вместе, мое нижнее белье уже было влажным.
— Чья идея была с этой комнатой?
— Моя.
— Почему?
— Потому что я люблю красивые, безжизненные вещи. — Его палец завис у моего лица, слегка коснувшись пряди волос и убрав ее за ухо. — Они не могут ответить. Не могут обмануть. Не могут угробить твое будущее.
— Это здесь ты устраиваешь все свои свидания на одну ночь?
От его легкой ухмылки у меня заболело в груди.
— Если бы ты была любовницей на одну ночь, то не стояла бы здесь. И нет, у меня нет привычки трахать женщин напротив этих копий. Они стоят больше трехсот тысяч за штуку, и их трудно достать. Выбери себе любимую, — приказал Селиан, а не просил, обводя рукой огромную комнату.
Я продолжила прогуливаться среди мраморных статуй, чувствуя, как взгляд Селиана прожигает дыру в моей спине, видя сквозь платье, кожу и кости, пожирая меня изнутри. Я внимательно изучила каждую скульптуру, как будто был неправильный и правильный ответ, прежде чем, наконец, указала на Давида.
Я повернулась лицом к Селиану.
Он цокнул языком, проводя мозолистыми пальцами по подбородку.