Я повернулась лицом к Селиану.
Он цокнул языком, проводя мозолистыми пальцами по подбородку.
— Ты можешь лучше.
— Что может быть прекраснее «Давида» Микеланджело? — бросила я вызов.
— Не так много вещей. Что делает выбор очень банальным. Первая обнаженная статуя, сделанная в эпоху Возрождения, и единственная скульптура, которую знает каждый идиот. The Beatles ведь не твоя любимая группа, правда, Джуд?
— Нет, — усмехнулась я. — Слишком традиционно. На самом деле… — Облизнула губы, фыркнув от смеха. Это было нелепо, но я не возражала показать Селиану свою странность. Несмотря на все свои плохие поступки, он никогда не осуждал меня. — Мне всегда казалось, что пенис Давида непропорционально мал. И, хм... вяловат.
«Черт. Это просто вырвалось у меня изо рта».
— Оригинал прикреплен к семнадцатифутовой скульптуре. Уверен, тебе все равно не уместить его в свой умный рот. Подумай хорошенько, Хамфри.
Я возобновила свою прогулку по комнате. Он прав. Мне нужно было напрячься сильнее, уделить внимание, а не просто плыть по течению. Разве не так поступают хорошие репортеры? Я остановилась у статуи человека, сидящего на троне, сделанном из зверя, стоящего на четвереньках. Он был обнажен, закутан в тогу, закрывавшую его интимные места, и смотрел в небо. Он был похож на гладиатора, раненого, подтянутого и мускулистого. Я не знала этого произведения, но оно говорило со мной.
Мужчина явно страдал от боли, но лицо его выражало яростный вызов.
Скульптура мне совершенно неизвестна, но его битва была так знакома.
— «Воин», — прошептал Селиан мне на ухо, и я задрожала от удовольствия. Я чувствовала его тело рядом со своим, а он даже не прикасался ко мне. — Неизвестный художник. Специальная посылка из Италии. Спонтанная покупка, но мне понравилась боль в его глазах. Так интимно, правда?
Да. Счастье — это то, чем ты жаждешь поделиться. А это была боль, которую вы хотели сохранить в тайне.
— Зачем мне нужно было выбирать? — спросила я, все еще глядя на статую.
— В правом углу комнаты, прямо за моей спиной, стоит камера. Я мог бы отвести тебя в президентский люкс и трахнуть до забвения и обратно, но я бы предпочел сделать это там, где смогу отправить послание Матиасу.
— Послание? — Я повернулась к нему лицом.
— Что ты моя.
— Я не твоя. — Это была ложь, в которую хотела бы верить, о мужчине, которого хотела бы забыть. Мое тело реагировало на него так, как никогда раньше.
Я принадлежала ему, а он — кому-то другому. Кем это делало меня?
Обстоятельства были чистой семантикой. Грехи, завернутые в сахар, чтобы было легче их проглотить.
Селиан погладил меня по щеке.
— Да, — прошептал он. — Моя. Ты так далеко зашла, что даже не можешь видеть, как я делю выпивку со своей кузиной, не слетев при этом с катушек.
— Ты принадлежишь другой, — сказала я.
Селиан покачал головой.
— Никому.
— А Лили?
— Я не прикасался к ней больше года.
Его слова перерезали веревку тревоги, обвившую мое горло, и я почувствовала, что снова могу дышать.
— И не собираюсь. Не собираюсь трахать никого, кроме тебя, но я бы держался подальше от Лили, даже если бы она была последней гордой обладательницей киски на планете Земля. Я не связываюсь с изменщицами, а она одна из них.
— О?
— С моим отцом. — Он сделал паузу, изучая мою реакцию, и я изо всех сил старалась не блевать. — Вскоре после того… — Его челюсть захлопнулась, как будто Селиан сам проглотил тошноту. — Не бери в голову. Дело в том, что тебе не о чем беспокоиться. Она тоже это знает, — объяснил он, возвращая себе спокойствие и самообладание.
Я облизнула губы, глядя на мужчину передо мной. Несколько месяцев назад девушка, которая была с Милтоном, сказала бы ему, что хочет большего. Что она это заслужила, и к черту империю, которую он пытался построить на лжи и мести. Но прямо сейчас, стоя перед Селианом, пытаясь выжить в этом жестоком, реальном мире, имея долги и заботясь о своем отце, хоть что-то было лучше, чем ничего — особенно то, что исходило от него.
Мы оба тонули, и когда были вместе, мне казалось, что я выныриваю на воздух.
— И она знает, что ты ей не верен? — подчеркнула я.
— Нечему быть верным. Это не отношения. Мы живем отдельно. Спим порознь. Живем каждый своей жизнью — тоже порознь.
— Я не эксгибиционистка. — Мой взгляд переместился на камеру с красным огоньком над нашими головами.
Селиан подошел ко мне, обхватил щеку и эротично коснулся губами моих. Мой желудок скрутился и упал, как будто я падала.
— Я тоже. — Он прикусил мою нижнюю губу зубами, сильно потянул, прежде чем медленно отпустить ее, продлевая сладкую, восхитительную боль. — Но я готов сделать исключение, чтобы убедиться, что сообщение попало в цель. Обхвати руками шею «Воина».
Растерянно моргнув, я сделала, как мне было сказано, сначала опустившись на колени «Воина». Я почувствовала каменную грудь статуи позади себя, когда осторожно обхватила руками его шею. С этой позиции казалось, что он смотрит на мою грудь.
Селиан опустился на колени и жадно выпил мой стон возбуждения еще одним поцелуем, на этот раз облизывая языком мой рот, пробиваясь сквозь стены и требуя каждое рычание и стон, которые дремали там, ожидая, когда он выпустит их на волю.
— Я хочу тебя, — прошипел Селиан, просовывая ладонь в мой милый вырез и обхватывая одну из моих сисек.
Он освободил сосок и яростно пососал его, прежде чем отодвинуться и подуть на него холодным воздухом. Я выгнулась к «Воину», чувствуя, как его холодная мраморная тога впивается мне в зад. Это было горячее, чем грех, но, Иисус, это было фантастически.
«Иисус…»
Селиан рукой нащупал молнию у меня за спиной и начал расстегивать ее, не сводя с меня пристального взгляда. Я всхлипнула от того, как властно он выглядел, делая это. Поскольку мое платье было без бретелек, в ту минуту, когда я выгнула спину, оно соскользнуло вниз и растеклось у моих ног, как бледное зимнее озеро, почти без усилий с его стороны.
Я была совершенно голая, если не считать промокших белых хлопчатобумажных трусиков и конверсов. Мужчина прильнул к моим соскам и начал целовать, и покусывать их, держа меня зажатой между ним и статуей, и жадно впитывающей его внимание. Каждый раз, когда я пыталась дотронуться до него, Селиан прижимал мои руки к статуе. Меня поставили на пьедестал, чтобы его отец видел и восхищался мной.
Пожираемую Селианом.
Только им.
Лишь им.
Я попыталась потереться о него, но это привело к тому, что мужчина отстранился. Селиан продолжал ласкать меня языком до самого живота, ввинчивая свой язык в мой пупок и постанывая, его нос прокладывал путь вниз к моим трусикам. Мужчина зубами спустил мое нижнее белье до колен и несколько секунд смотрел на меня, уткнувшись носом в мою щель и вдыхая полной грудью.
Я чуть не выпрыгнула из своей кожи, каждый нерв в моем теле танцевал в ритме его сердцебиения.
— Эта киска моя не меньше, чем твоя. — Он поцеловал щель, проводя по ней языком и дразня мой клитор. — Раздвинь их пошире, Конверс.
Конверс.
Меня не нужно было просить дважды. Я закинула ноги на бедра статуи, разведя ноги так широко, что было даже больно. Селиан лизнул мою щель, прежде чем погрузиться глубже. Время от времени он проводил большим или указательным пальцем по моему влажному центру и прижимал его между ягодицами, смачивая эту область. Я никогда не делала этого ни с кем другим, но в Селиане было что-то, что заставляло меня хотеть быть покорной. В редакции мы вели войну, но наедине наша главная битва заключалась в том, чтобы не снимать одежду.
Мужчина дразнил мой анус пальцами, играя, тыча, флиртуя, одновременно пожирая меня, и я взорвалась изнутри, как фейерверк, стонала его имя так громко, что у меня звенело в ушах. Я отпустила шею воина, соскользнув на пол, мои бедра все еще дрожали от оргазма, разрывающего меня. Селиан расположил меня у ног скульптуры, все еще полностью одетый, и расстегнул молнию на брюках.
— Я спрошу еще раз, — прорычал он. — Ты принимаешь таблетки?
— Да, — всхлипнула я, цепляясь за его костюм в качестве предлога, чтобы прикоснуться к нему, и раздвигая ноги так широко, как только могла, когда Селиан прижимал меня к полу.
— Хорошо, потому что я хочу трахнуть твою киску, а потом кончить тебе в рот. И на этот раз ты не будешь заглатывать. Ты будешь смаковать и наслаждаться каждой секундой, пока мне не надоест. Поняла?
Я кивнула. Его первый толчок без презерватива заставил мои глаза закатиться. Его член был таким твердым, таким бархатистым и горячим, что я думала, будто умру от сильного наслаждения. Я текла на его член и на гранитный пол, и чем больше стонала, тем интенсивнее становились его движения. Грубее. Глубже. Быстрее. Как будто он наказывал меня за то, как сильно я наслаждалась трахом.
Думаю, мы оба были встревожены силой нашего влечения друг к другу. Я хотела сохранить свою работу любой ценой, а он не хотел, чтобы кто-то узнал об этом, не говоря уже о том, чтобы связать себя романом, пока он помолвлен.
Это то, что было между нами сейчас? Роман? Я знала, что если начну давать этому определение, то упаду с оргазмического облака, на котором летела.
Селиан пульсировал внутри меня, ударяя по моей точке G снова и снова, его рука скользнула к моей заднице и теперь играла с ней по полной. Внутрь, наружу. Внутрь, наружу.
— В следующий раз я взломаю тебя там. — Он поцеловал меня в щеку, почти романтически, и я чуть не рассмеялась.
— Откуда ты знаешь, что я не делала этого раньше?
Селиан каким-то образом умудрился бросить на меня покровительственный взгляд, даже в середине секса, вонзаясь в меня так наказывающе, что я вонзила в его зад ногти, и слезы удовольствия скопились в уголках моих глаз.
Еще несколько рывков, и оргазм поднялся от пальцев ног к остальным частям тела, как землетрясение. Я закричала, на этот раз наслаждаясь медленным, чувственным ощущением теплого меда, покрывающего все мое тело, когда меня омыла кульминация.