Теперь это было главной новостью на их сайте.
«Твою мать».
— По-твоему, это место похоже на TMZ? — Я обвел комнату пальцем.
— Здесь нет ничего низкопробного, и ты это знаешь. Я пришла сюда, чтобы делать новости. Чтобы держать массы в курсе и служить моей стране.
Девушка удивила меня, взглядом метая в меня кинжалы. Почему ее слова удивили меня? Потому что она была великолепна, молода и чертовски привлекательна. Но разве это не сделало меня женоненавистником, осуждающим ублюдком, таким, как мой отец?
— Твое рабочее место, — сказал я, откашлявшись.
Встав, неторопливо вышел на середину комнаты. Я намеренно поместил ее в такое место, которое было бы плохо видно из моего офиса. Знал свой член лучше, и не доверял ему в присутствии мисс Конверс.
— Видишь это?
Она скользнула в кресло перед монитором.
— «Рейтер» (прим. Рейтер – одно из крупнейших международных агентств новостей).
«Да у нас тут гений».
— Твоя задача — весь день смотреть в этот монитор и сортировать новости на этом сайте. Желтые пункты достаются Стиву, нашему младшему репортеру, — ну, чуть менее младшему, чем ты. Оранжевые — Джессике, нашему штатному репортеру, а красные — Кейт, моему помощнику продюсера.
Я нацарапал их электронные адреса на стикер и шлепнул его на монитор.
— А что делать, когда я вижу желтый цвет, который потенциально может стать красным?
«Твои желтые волосы будут хорошо смотреться на моих бедрах, пока ты будешь отсасывать мне, и я заставлю твою задницу покраснеть от порки, которую ты явно заслуживаешь».
— Призрачный шанс. — Я выпрямился, чтобы не чувствовать ее ванильно-имбирного запаха. Мой член не нуждался в таком негативе в своей жизни.
— Хотя такое возможно.
Я снова повернулся к ней.
— И какой у тебя диплом, чтобы делать такие предположения?
Джудит небрежно взглянула на меня.
— Бакалавр журналистики Колумбийского университета.
Чертовски горячая.
Фанатка «The Smiths».
Хорошо образованная.
И лживая воришка.
Мне нужно было держаться от нее подальше, отправить ее паковать вещи и перевести в наш Чикагский филиал. Но сейчас меня больше всего интересовало, почему выпускница Колумбийского университета украла мою чертову наличку и презервативы.
— Прежде чем ты спросишь, полная стипендия. У меня нет денег.
Еще и умеет читать мысли.
Я погладил подбородок.
— Я не спрашивал, мне все равно. Ты также будешь помощником моей ассистентки.
— У твоей ассистентки есть помощник? — Она повернулась на стуле, широко раскрыв глаза.
— Теперь есть, — ухмыльнулся я.
— Ты мне отвратителен, — сказала она.
— У тебя очень странный способ показать это.
— Разве не ты прочитал мне двадцатиминутную лекцию о том, чтобы никогда больше не упоминать о той ночи? — Она вскочила и топнула ногой, сжав руки в кулаки.
Мне было бы жаль ее, если бы я не помнил, что чувствовал, когда понял, что мой бумажник пропал. Она действительно думала, что мы играем по одним и тем же правилам? Теперь мы стояли лицом к лицу, и хотя в комнате никого не было, кроме нее и меня, я чувствовал, как она распаляется от нашего гнева. Мне нравилось, что она горячая и заведенная, но это не означало, что я собирался снова погрузить в нее свой член. Я ни для кого не нарушал своих правил.
Не говоря уже о сотруднице.
Но это не мешало тому, что мои яйца подтянулись. Мышцы тоже напряглись от разочарования, что я не могу напомнить ей, что она может ненавидеть меня вне постели, но в ней она мурлыкала, как котенок.
— Джудит. — Я сжал ее подбородок между пальцами, наклоняя лицо, чтобы встретиться со мной взглядом.
— Джуд, — поправила она.
Она хотела, чтобы я был таким, как все. Этот чертов корабль отплыл в ту же минуту, как я заметил ее в баре, и все, что тогда мог видеть, это ее ноги в тех розовых кедах, обернутые вокруг меня, пока я трахаю её.
— Позволь мне прояснить одну вещь: хотя сейчас я руководитель отдела новостей, но в ближайшие пять лет стану президентом этой компании. А еще лучше, я буду владельцем каждого этажа в этом шестидесятиэтажном здании, сверху донизу, включая степлеры и кофеварки. Правила на меня не распространяются. У нас есть законы, но я действую в условиях моей маленькой диктатуры. Пока это законно и не пересекается с отношениями между работодателем и работником, я могу говорить тебе все, что захочу. Поскольку у меня отличное юридическое образование — Гарвардская школа права, в случае, если тебе интересно, — я знаю, где проходит грань, и намерен пройти по ней, как по канату, если ты перейдешь мне дорогу.
У нее перехватило дыхание, словно у беспомощного животного в клетке, и мой взгляд остановился на ее распахнутых, карих глазах, понимая, что если он скользнет вниз, к ложбинке, я могу сорвать с нее одежду и оттрахать на этом столе.
— Амбиции, — прошептала она, проводя рукой по моей рубашке спереди.
«Что?»
— На мне черные конверсы, потому что черный цвет символизирует честолюбие. Мотивация. Я хочу работать здесь. Хочу проявить себя. Мне есть что предложить, как в редакции, так и за ее пределами.
Какого хрена она делает? Прикасается ко мне в офисе? Она вроде как пытается меня соблазнить, а вроде и не пытается. Оказалось, что по этой черте могут ходить двое.
— Ты играешь с огнем, — предупредил я.
Девушка рукой скользнула вверх, касаясь моего рта, большим пальцем проследила контур моих губ, напоминая о событиях трехнедельной давности.
— Может быть, я хочу обжечься.
Схватил ее за запястье и опустил руку так осторожно, как только мог, не прижимая ее к своему бушующему стояку.
— Я не гажу там, где ем.
— Дай себе поблажку. — Она облизнула свои розовые губы. — Ты был не так уж плох.
Я усмехнулся, качая головой. Что ни говори об этой девушке, а яйца у нее размером с арбуз.
— Ты можешь присоединиться к моему кораблю, — сказал я, хватая свой новый бумажник и телефон и засовывая в задний карман. — До тех пор, пока ты понимаешь, что я твой капитан, и больше не будешь валять дурака ни в прямом, ни в переносном смысле.
Вместо того чтобы дать ей удовольствие сформулировать ответ, я развернулся и пошел прочь, бормоча себе под нос.
— Только не жди, что я помогу тебе, когда ты утонешь.
В течение недели после моего переезда (Грейсон: «Депортации!») из «Кутюр» в студию новостей все постепенно и методично ухудшалось.
Здесь был настоящий хаос, состоящий из серебристых хромированных столов, расставленных волнообразным узором, окруженных огромными мониторами, транслирующими различные новостные каналы со всего мира.
Комната студии новостей была круглой, со стеклянными стенами. Рядом находился конференц-зал, тоже из стекла, в котором в причудливых корзинках стояли свежие пирожные и фрукты, а изящные стеклянные бутылки с водой были аккуратно выстроены в ряд. Сотни мониторов, коммутаторов, клавиатур и кабелей тянулись из стороны в сторону. Лестница на следующий этаж вела к двери с табличкой: «Здесь творится волшебство».
Это относилось к самой студии, где в прайм-тайм записывалось новостное шоу.
Но я не чувствовала волшебной пыли на своей коже, потому что была слишком занята попытками просто выжить.
Милтон был первым, кто убил мою магию.
Мой изменщик бывший решил, что тот факт, что он трахал своего редактора, на самом деле не является основанием для разрыва. Сначала были цветы и текстовые сообщения. Когда их игнорировали или отдавали одинокой привлекательной соседке наверху (цветы, конечно; сорокалетней с хвостиком вдове миссис Хоторн, после возвращения с изнурительной смены медсестрой, не обязательно было читать извинения придурка за то, что он окунул свою сосиску в другую миску с кетчупом), Милтон начал просить наших общих друзей быть посредниками. Упомянутые друзья, которые целовали его задницу за то, что он получил работу в престижном журнале, растолковывали мне, что Милтон был тем самым. Моим единственным. Что между нами было что-то особенное, и было бы безумием выбросить это из-за одной глупой ошибки.
— Он собирался помочь тебе выплатить долг, — даже добавил один из наших друзей, Джо. — Подумай и об этом.
Я сказала Джо и остальным, что в случае, если они собираются защищать изменщика, решившего выбросить наши пять лет на ветер, то они могут удалить мой номер. Я находилась в тревожном состоянии сознания, состоящем из больного отца, новой работы и пачки счетов, которые оставались впечатляющими даже с моим рабочим статусом. Дипломатические действия не входили в мой список приоритетов.
Потом была работа.
Селиан Лоран был самым большим придурком, когда-либо ходившим по планете Земля, и он носил этот титул как знак чести. Единственным утешением было то, что теперь я знала, что это не относится только ко мне. Он просто был хреном — хреном, который проделал феноменальную работу по созданию новостей и превзошел всех талантливых репортеров, у которых я когда-либо училась, но, тем не менее, хреном. И говоря о пенисах, вопреки моему впечатлению от нашей последней встречи, он всю неделю держал свой плотно засунутым в брюки. Не то чтобы у нас был шанс остаться один на один в оживленном отделе новостей, но когда Селиан признавал мое существование (хотя и неохотно), он оставался холодным, отчужденным и профессиональным.
А я? Я постаралась забыть тот момент слабости, когда дотронулась до него.
Не знаю, почему искала с ним связи. Может быть, я поняла, насколько мы были похожи. Селиан был ожесточен, и я злилась. Он хотел непринужденности, а я... я не думала, что смогу позволить себе что-то еще со всем, что происходило в моей жизни. Но я не могла забыть, что чувствовала, когда мужчина прикасался ко мне.