Моя гребаная голова вращалась от разных «если бы». Если бы я не посылал часы и не подогревал бы интерес Трента, Кэси не вышла бы на схемы гонок и не получила бы доступ к сети. Мы не встретились бы как Неуловимый и Мисс Дукатти. Я бы не поменялся местами с Холденом в клубе. Мы бы начали в офисе как незнакомцы без нашего напряжения, но с твердой связью.
― Я надеялся… ― Трент убрал руки с плеч Колина, ― что что-то возникнет между ней и моим новоиспеченным сыном… ― он одарил меня острым взглядом. ― Так что я мог, как говориться, продолжить играть в семью.
Мое лицо запылало.
― У тебя больное понятие о семье, учитывая, что в настоящий момент к голове твоего сына прижато дуло пистолета.
― У меня только один биологический сын, ― он сузил глаза и с отвращением посмотрел на Колина. ― И этот педераст ― не он.
Мое легкие сковало льдом, а Колин дернулся, чтобы посмотреть вверх на Трента. Его грудь вздымалась, пока он говорил сквозь стиснутые зубы.
― О чем ты говоришь?
― Я говорю, ты, ничтожное мелкое дерьмо, что твоя мать трахалась с одним из наших бизнес-партнеров, ― его тон был хладнокровно спокоен. ― Ты, черт возьми, не мой сын.
О, блядь. Ужас свернулся клубком у меня в желудке. Боль исказила лицо Колина.
― Кто? Кто он?
Лицо Трента смягчилось, и он нежно похлопал Колина по спине, от чего моя кожа покрылась мурашками.
― Твой отец был каким-то долговязым ублюдочным банкиром из Детройта. А еще он был слюнтяем. Он рыдал и обмочился, когда я убивал его.
Колин отшатнулся от руки Трента. Его лицо было горячего красного оттенка, а челюсти ― сжаты от ярости.
У меня в груди болело, ладони сжались в кулаки. Мое сочувствие к Колину встретилось с богомерзким вспоминанием о смерти моей матери. Я вытолкнул его из своего разума, пока мой мозг продолжал работать. Мы не были братьями. Колин не был его сыном, что было причиной, по которой он отправил бы Колина за решетку, и по которой он не позволит Колину пережить ночь. Разбитое выражение на лице Колина сказало мне, что он пришел к такому же заключению.
Но Трент до сих пор нас не убил. Было что-то большее. Я чувствовал это, словно приближающийся шторм.
Трент встал с другой стороны от Джеда, и это движение пробудило во мне страх. Он осознанно ушел с траектории пули, которая проделает путь в голову Колина.
Он скользнул руками в карманы, встречаясь со мной взглядом.
― Откровенно говоря, я пришел в восторг, когда узнал о тебе. О том, что у меня есть настоящий сын, ― он улыбнулся, но улыбка быстро превратилась в оскал. ― Интересная вещь вот в чем ― я никогда не трахал Мауру Флинт.
Я сделал глубокий вдох, и произнес так спокойно, как только мог:
― Ты изнасиловал ее.
Трент уставился на свои туфли, будто потерялся в мыслях. В двух метрах позади него дверца столешницы под раковиной приоткрылась. В щели показалось дуло моего сраного Глока. Кэси?
Мой пульс застыл в горле, а легкие сжало. О Боже, нет. Как, блядь, она попала туда? Она не осталась в лифте?
Каждый нерв в моем теле превратился во взвинченное окончание, а руки затряслись, как у обдолбаного наркомана. Мой взгляд метнулся к скрытому лифту, а после прочь от него. Чертов ебаный ад! Она выскользнула из лифта, когда я повернулся спиной. Я сверну ее гребаную шею.
— Я никогда не прикасался к твоей матери, ― Трент поднял голову. ― Но к ее сестре? ― Его улыбка на миллион послала мурашки по всему моему телу. ― Она была шлюхой в постели.
Я выпрямил позвоночник. Отрицание завернулось в желудке, выстреливая дрожью по телу.
― У моей матери не было сестры.
― Была. Элла Флинт — твоя настоящая мать — была журналистом, которая и познакомила меня с Маурой Флинт на сьемках фильма, ― он покачнулся на пятках с руками в карманах. ― Твоя приемная мать-каскадер была таким же гомосексуальным выродком, как и Колин, хоть и с большими яйцами. Словно мужик. Не совсем мой тип.
Моя мать на самом деле была моей тетей? Которая по собственному желанию спала с ним? Я расслабил пальцы, чтобы возобновить приток крови в ладони.
― Зачем ты говоришь мне это? Чтобы казаться меньшим монстром из-за того, что ты не насиловал их?
Трент уставился на меня, и выражение его лица было настолько свирепым от попытки изобразить искренность, что волоски на моем затылке стали дыбом.