Джордано попытался улыбнуться.
– Прекрасно. Значит, все сделано, верно? Я имею в виду процесс. Он окончен?
– Почти, – кивнул Огастин.
– Тогда я должен исчезнуть, так? Убраться и больше не возвращаться.
Огастин кивнул.
Джордано направился к двери, неуклюже перешагнув через тело Блюма.
– Минуточку, Винсент.
Испуганная обезьянка обернулась.
– Что такое?
– Меня всегда интересовало, каким одеколоном ты пользуешься. Как он называется?
– Что? Одеколон? А... «Сингапур».
Бам-бам-бам... – Огастин нажал на спусковой крючок.
– Отвратительный запах.
Голова Джордано ударилась об пол между стеной и кроватью. Огастин некоторое время стоял, глядя на него. Джордано не шевелился.
Прости, Винсент. Но я не уверен, что ты будешь молчать. Ты вышел из-под контроля. Запаниковал. Ты мог рассказать им обо мне и о встрече на ферме. Разве тебе можно доверять? Зучетти был прав. Ты – слабое звено. Кроме того, мертвый ответчик – весьма убедительный довод в пользу того, чтобы Морген-рот прекратил процесс.
Огастин взял себя в руки, его пульс успокоился, он глубоко вздохнул, положил пистолеты на кровать и открыл кейс. Убрал в него пистолеты, достал из пакета газету и бросил ее на кровать. Складывая пакет так, чтобы его можно было убрать в кейс, он обратил внимание на заголовок городской хроники в «Трибюн»: «Адвокаты, участвующие в процессе по делу Фигаро, требуют его прекращения». В подзаголовке стояло имя Марка Московица. Он уложил свернутый пакет в кейс, подобрал газету и усмехнулся. Он подумал о Тоцци. Спасибо за идею, Майк. И за шанс, который ты мне предоставил.
Глава 7
В ресторане они взяли столик у окна, что было очень кстати, так как все молчали. Гиббонс решил, что, если они не будут разговаривать, то, по крайней мере, смогут смотреть в окно. Утром они с Лоррейн в очередной раз крупно повздорили, потому что он упорно не соглашался ни на какой цвет, в названии которого будет присутствовать что-нибудь фруктово-ягодное. Каждый раз, когда она заявляла, что хочет покрасить ванную «в золотисто-медовый цвет с малиновым рисунком», у него буквально мурашки начинали бегать по коже. О Господи! Он ответил, что если бы хотел жить во фруктовой лавке, то женился бы на кореянке. Ей это не понравилось. Потом он допустил большую ошибку, заявив, что ее дядя Пит никогда не стал бы транжирить деньги на художественное оформление квартиры. В ответ она обвинила его в том, что он упомянул дядю Пита только потому, что интересуется его наследством. А это было неправдой. Да он сдохнет, если она притащит что-нибудь из этого дерьма в их дом. Они вволю накричались по дороге сюда, и теперь она сидела, застыв в холодном молчании, не замечая его.
Мисс Хэллоран вела себя, как ведут все женщины в подобных ситуациях. Она не поднимала глаз и не раскрывала рта, всем своим видом демонстрируя женскую солидарность, хотя эта встреча была ее идеей и, по всем правилам, она была хозяйкой этого стола. Она же тщательно изучала свою записную книжку, пытаясь в ней что-то отыскать.
Тоцци, сидевший с задумчивым и недоверчивым видом, разумеется, не мог спасти дело. Он все еще был смущен – не доверяя мисс Хэллоран, он испытывал к ней огромную ностальгическую тягу. Ну что за чертова работа! Когда-нибудь он перестанет думать о том, что он сыщик. Лет в девяносто.
Гиббонс подождал, пока все рассядутся, затем устроился у окна и немедленно отхватил огромный ломоть от хлеба, лежавшего в хлебнице, и развернул масло. Хлеб был теплый, но масло замерзло и было твердым как камень. Лоррейн сидела напротив него, потягивая воду, ресницы лежали на ее щеках. Она не смотрела на него. Господи. Золотисто-медовый с малиновым рисунком. И стоило из-за этого сражаться?
Намазывая замерзшее масло на кусок хлеба, Гиббонс разглядывал помещение. Это был простой, в домашнем стиле итальянский ресторанчик со столами, покрытыми клетчатыми скатертями, за несколько кварталов от дома суда, в Малой Италии. Единственное, что вызывало подозрение, – так это ресторан напротив.
Он откусил кусок хлеба и посмотрел на ресторан на другой стороне улицы. Он располагался в нижнем этаже жилого здания. Тяжелые бархатные шторы на окнах делали его несколько более строгим, чем их ресторанчик. На подоконнике, как и у них, было выставлено меню. Большая красочная вывеска протянулась от одного конца здания до другого. На ней по-итальянски было написано: «Ресторан „Прекрасный остров“ – превосходные итальянские блюда и вина». В левом углу вывески была изображена карта Сицилии – носок итальянского сапога, пинающий остров, как спущенный футбольный мяч. Ресторан принадлежал Саламандре. Наверху располагались его апартаменты. Гиббонс смотрел на мисс Хэллоран и жевал хлеб. Что это, простое совпадение – то, что она выбрала ресторан напротив дома Саламандры? А может быть, Тоцци прав, не доверяя ей?
Наконец мисс Хэллоран нашла то, что искала.
– Это моя дочь Патриция, – сказала она и положила фотографию на стол – кто хочет, может посмотреть.
О Господи, неужели она не могла придумать что-нибудь получше?
Лоррейн взяла фотографию и без особой теплоты сказала:
– Прелестная девочка, Лесли. – Она была сердита, но хорошо знала, что полагается говорить в подобных случаях. – И сколько ей?
– На прошлой неделе исполнилось пять.
Гиббонс тоже посмотрел на карточку.
– Очень плохо, – произнес он.
Лоррейн свирепо взглянула на него. Он ответил ей тем же.
– Я хотел сказать, очень плохо, когда твой день рождения в декабре, накануне Рождества. Никогда не получишь всех причитающихся тебе подарков. Разве только у твоих родителей мешок денег. Уж я-то знаю. У меня самого день рождения в декабре.
Лоррейн испепелила его взглядом и отпила еще немного воды. Лесли облизнула губы и нервно улыбнулась. Она надеялась таким образом поддержать разговор, но явно просчиталась. Большинство из тех, у кого маленькие дети, думают, что это надежная безотказная тема для поддержания беседы, но это справедливо, только если у собеседников тоже есть малыши или в разговоре с пожилыми людьми, помешанными на своих внуках.
Тоцци взял фотографию и посмотрел на девочку.
– Миленькая, – произнес он с каменным лицом. Девочка действительно была очень хорошенькая, но он не собирался изливать здесь свои чувства. Уж во всяком случае не перед Лесли Хэллоран. Ей он такого удовольствия не доставит.
Лесли мужественно снесла неудачу и просияла мягкой родительской улыбкой, надеясь хоть как-то расшевелить эту компанию.
– Патриция очень волнуется в ожидании Рождества. Она все еще верит в реальность Санта-Клауса, что довольно необычно для городского ребенка.
Тоцци кивнул, Лоррейн кивнула, Гиббонс кивнул. О Санта-Клаусе тоже много не поговоришь.
Лесли не сдавалась.
– Знаешь, Майкл, я слышала, ваше Бюро опекает Винсента Джордано? Обычно этим занимается служба охраны свидетелей при суде. Разве не так?
Гиббонс и Тоцци переглянулись. Предполагалось, что это будет небольшой междусобойчик, безобидная болтовня, например о покупках, не более того. Уж не думает ли мисс Хэллоран, что во время разговора ей удастся узнать что-нибудь интересное о Джордано? Может, она считает, что они забрали Джордано, чтобы добиться от него нужных показаний во время полуночных допросов в потайном месте – в духе дурацких шпионских фильмов? А не надеется ли она узнать, что Джордано, не выдержав испытаний, сообщил, почему он решил повернуть против своих? А может, она рассчитывает, что они в конце концов поделятся с ней какой-нибудь информацией – ведь у нее, Тоцци и Лоррейн есть общее прошлое? Или пытается разузнать, что собирается сказать на суде Джордано, чтобы начать разрабатывать тактику защиты своего клиента? Неужели она надеется за тарелку спагетти получить некоторые преимущества для себя и своего клиента – Саламандры. Ну-ну, надейся, надейся.