– Господа, прошу внимания. – Хозяин, золотисто-красный сеттер, обращался к дворняжкам. – Мы вынуждены на некоторое время отложить процесс. Не знаю, надолго ли. Я понимаю, у всех вас есть и другие дела, но прошу все-таки не расходиться далеко, пока не выяснится, когда мы сможем начать слушание дела. Спасибо.
Огастин вернулся на свое место. Дворняги заворчали, стали скрести когтями.
– Вот черт, – пробормотал Тоцци. – Проклятые законники.
– Брось, Тоц. Огастин неплохой парень. С ним работать проще, чем с большинством ослов из его конторы.
– Законник – это законник. Все они ни на что не годятся. Огастин не исключение. Посмотри на него. Сама респектабельность: квадратный подбородок, румяные щеки, густые светлые волосы. Стопроцентный янки. Такие вот и нравились всегда Лесли Хэллоран.
Гиббонс усмехнулся.
– И ты еще скажешь, что в твоем отношении к Огастину нет ничего личного?
Тоцци сердито на него посмотрел.
Гиббонсу хотелось засмеяться. Этот парень ничего не может скрыть.
– Всем встать! – неожиданно прокричал судебный пристав, заглушая гул голосов. – Суд идет. Председательствует его честь, судья Ирвин Е. Моргенрот.
Судья Моргенрот в черной мантии, шуршащей за ним, вывернул из своих апартаментов. Он взлетел на ступеньки, ведущие к судейской кафедре, запрыгнул в большое кожаное кресло и окинул взглядом свой суд. Это был маленький, абсолютно лысый человек в очках с толстыми стеклами, с бледной, желтоватого оттенка кожей. Пожалуй, он похож на чихуахуа. И, как у большинства маленьких собачек, у него был пронзительный голос и острые зубы.
Судья пробежал глазами по адвокатским столам, пересчитывая головы адвокатов и кивая при этом.
– Не все на месте, – резко произнес он. – Где мистер Джордано и его защитник, мистер Блюм?
– Ваша честь?
Все повернулись назад, чтобы увидеть того, кто только что ворвался в зал суда.
– Ваша честь, могу я сделать заявление?
Это был Марти Блюм. Он с трудом переводил дыхание.
– Делайте ваше заявление, мистер Блюм. Вы опаздываете.
– Я постараюсь сделать его как можно скорее, ваша честь.
Марти Блюм, прихрамывая, заковылял вдоль центрального прохода. Портфель и пиджак он держал в одной руке, книги и бумаги были зажаты под мышкой, очки сползли набок, рубашка торчала из брюк. Несмотря на свою изрядно поредевшую седую курчавую шевелюру, Блюм, несомненно, играл роль овчарки в этом представлении. Свалив все свои вещи на стол, он подошел к судейской кафедре. Моргенрот наклонился к нему, и несколько минут они тихонько переговаривались. Косящий взгляд чихуахуа становился все более недоверчивым и раздраженным.
Затем судья поднял голову и указал костлявым пальцем на Тома Огастина:
– Подойдите к столу. Это касается вас.
Блюм и Моргенрот вводили главного прокурора в курс дела, тот внимательно слушал, кивая и при этом поглаживая подбородок. Сеттер держался очень прямо, высоко подняв голову, – превосходный образчик своей породы. Пожалуй, Тоцци прав – было что-то даже слишком уж величественное в облике Огастина. Но что поделаешь, так уж этот парень воспитан. Везунчик с самого рождения. Наверняка Огастин всегда на правильной стороне, но он все равно хороший малый. И что с того, что он принадлежит к высшему обществу?
– В чем дело? – прошептал Тоцци.
Гиббонс пожал плечами.
– Откуда я знаю?
Судья подозвал остальных защитников. Восемнадцать недоверчивых псов окружили маленького чихуахуа и слушали. Затем послышался ропот. Он быстро нарастал. Стоявшие сзади адвокаты начали громко выкрикивать свои возражения через головы тех, кто был впереди. Моргенрот быстро навел порядок – он стучал своим молотком до тех пор, пока не установилась тишина.
– Прошу всех собраться в моем кабинете через десять минут. Суд распускается до двух часов.
Он еще раз ударил молотком, сложил свои бумаги и соскочил с помоста.
– Ну и что теперь? – недовольно спросил Тоцци.
– Господа! – Огастин вновь был у заграждения. – Вы можете идти. Сегодня вы нам не понадобитесь. Сожалею, что не имел возможности предупредить вас заранее.
Дворняжки зарычали.
Огастин пожал плечами.
– Сожалею, но мы не располагали информацией.
Он уже повернулся, собираясь уйти, когда Гиббонс остановил его, взяв за рукав.
– Что все это значит?
Огастин посмотрел по сторонам, наклонился и прошептал:
– Этот негодяй разговорился. Винсент Джордано собирается выступить против своих дружков-мафиози в обмен на смягчение приговора.
– Звучит довольно обнадеживающе.
– Очень даже обнадеживающе. Пару дней защитники будут вопить и топать ногами, требовать прекращения процесса против своих подзащитных, искать всевозможные нарушения закона и т. д. Но, насколько я знаю Моргенрота, он на это не пойдет.
Огастин выпрямился и задрал вверх подбородок. Сеттер позволил себе слегка улыбнуться.
– Я думаю, мы здорово в них вцепились – прямо в горло.
Гиббонс усмехнулся.
– Отлично.
– Теперь я должен бежать. Нельзя заставлять судью ждать. – Огастин направился к прокурорскому столу, чтобы собрать свои вещи.
Гиббонс повернулся к Тоцци.
– Слыхал? Похоже, этих ребят прижали.
– Да?
Тоцци не слушал. Он был поглощен наблюдением за Лесли Хэллоран.
Гиббонс сложил руки на груди и покачал головой. Этот парень – весь как на ладони.
Гиббонс повернулся, чтобы рассказать остальным о разговоре с Огастином, и неожиданно поймал свое отражение в очках мужчины, сидевшего за его спиной. Словно вдруг увидел старую знакомую фотографию. Бульдог.
Сразу за этим в поле его зрения появился Джимми Мак-Клири. Гиббонс следил, как спина Мак-Клири вместе с толпой плыла вверх по проходу к выходу из зала. Гиббонс оскалил зубы.
Глава 2
Уже стемнело, когда водитель высадил Огастина у его особняка на Восточной Шестьдесят шестой улице. Пятая и Медисон были еще забиты машинами. Продолжался час пик. Люди остались в городе после работы, чтобы сделать покупки к Рождеству. Когда его машина отъехала от тротуара, он поставил портфель на землю и поднял воротник. Ему захотелось полюбоваться георгианским фасадом своего дома. С двумя колоннами по бокам от входа – очень редкий архитектурный стиль для Манхэттена. Его дед купил этот дом в 1907 году, и даже при теперешнем снижении цен на недвижимость он все еще был в цене. Однако сама мысль о его продаже приводила Огастина в уныние и казалась невозможной. Он глубоко вздохнул, размышляя, что же ему теперь делать.
Джордано, это бесхребетное убожество, запаниковал. Он готов расколоться, дать показания против остальных. Ни мужества, ни выдержки. Ведь Огастин обещал добиться прекращения процесса. Неужели Джордано думает, что это можно сделать в один присест? Это же необычный процесс. Требуется время. А что же Джордано? Готов дать показания против Саламандры, чтобы спасти свою шкуру. Неужели он так наивен, что надеется на защиту властей от своих сицилийских дружков? Будь он проклят. Добиться прекращения процесса и без того чрезвычайно трудно, а вот теперь, спасибо Джордано, это стало почти невозможно.
Огастин взял портфель и направился к парадному входу. Тут есть над чем подумать – необходимо выработать хороший план действий, иначе придется забыть о четырнадцати миллионах на предвыборную кампанию. Сейчас ему нужно выпить и остаться одному, чтобы все основательно продумать. Нужно...
– Эй, мистер Огастин!
Огастин обернулся на крик, и внутри у него все сжалось.
– Сюда, хозяин.
За рулем фургона, припаркованного во втором ряду в нескольких метрах от его дома, сидел черный толстяк и махал ему рукой. Фургон стоял с включенными фарами, но Огастин только что заметил его; Обычный фургон, какие часто встречаются накануне Рождества. Человек посасывал что-то через соломинку из огромного бумажного пакета. Огастин насторожился. Откуда этот негр знает его имя? Он не кинозвезда, хотя его имя и упоминается в газетах. А может, узнал по его адресу? Весьма вероятно.