– Лоррейн, мне нужно немного скотча – заклеить дырку. Думаю, он в одном из шкафов на кухне. Будь добра, принеси его.
Она вернулась со скотчем, и он заклеил прорезанную им дырку. Затем расправил ковер так, чтобы его можно было скатать.
В это время вошел полицейский, призванный охранять место преступления.
– Почему дверь открыта? – сурово спросил он.
– Проветриваем помещение, – ответила Лоррейн, нисколько не растерявшись. – Что-то не так?
– Да, это не полагается.
– Тогда закройте все, – сказала Лоррейн, пожимая плечами.
– А куда вы ходили? – поинтересовался Тоцци.
– Кто-то сообщил о дорожном происшествии за углом. Ложный вызов.
Полицейский закрыл дверь и запер ее. Затем поднялся на второй этаж и занял свой пост.
Тоцци и Лоррейн вернулись на кухню.
– Майкл, – прошептала Лоррейн, – не нравится мне все это.
– Ты ничего не знаешь, Лоррейн. Забудь обо всем.
– Что ты собираешься делать?
– Поговорю с Гиббонсом. Послушаю, что он думает. Но не по телефону.
Она схватила его за руку и посмотрела в лицо.
– Майкл, сделай мне одолжение.
– Какое?
– Не говори Гиббонсу о том, что здесь случилось. Об этом типе, который связал меня и пытался ослепить.
Тоцци пожал плечами.
– Ну, если ты так хочешь...
– Не говори ему ни о чем. Пожалуйста. Он рассвирепеет.
Тоцци кивнул.
– Пожалуй, ты права.
Он подобрал бутыль из-под отбеливателя и положил ее в раковину. На старом зеленом линолеуме остались подтеки вина. Затем посмотрел в другой конец коридора, на ковер в гостиной, гадая, как он сюда попал. Потирая ушибленный лампой затылок, Тоцци думал: куда мне, черт побери, его припрятать?
Глава 14
– Прошу извинить. Я сейчас освобожусь, – произнес Иверс. Гиббонс кивнул и уселся по другую сторону стола. Ему очень не хотелось сюда приходить. Глядя на секретаршу, напоминавшую маленького перепуганного кролика, с плохо наложенной косметикой, он начал машинально постукивать по колену. Секретарша покорно стояла возле Иверса, который подписывал какие-то бумаги, только что ею принесенные.
Клочок розовой бумаги, лежавший в боковом кармане Гиббонса, казалось, прожигал его насквозь. Пока его не было на месте, позвонил Тоцци и оставил ему записку. Всего три слова: «Ты оказался прав». Гиббонс догадался, что Тоцци проверил ковер и обнаружил в нем наркотики. Но что он с ним сделал? Гиббонс решил пойти перекусить и позвонить из телефона-автомата, чтобы выяснить у Тоцци все детали, и был уже в дверях, когда позвонила секретарша Иверса и сказала, что босс хочет его видеть. И вот теперь Гиббонс сидел перед ним и гадал, знает ли Иверс что-нибудь про ковер. Коп, дежуривший в доме, должен был видеть, как Тоцци возился с ковром. Возможно, он информировал Мак-Клири, а тот – Огастина, Огастин, в свою очередь, сообщил об этом Иверсу. Вполне вероятно. Не осложнит ли положение Тоцци то, что он нашел ковер? И как поведет себя Иверс? Может быть, он будет выжидать, не скажет ли он, Гиббонс, что-нибудь о ковре, а потом заявит, что все уже знает? Следует быть предельно осторожным.
Иверс вернул бумаги секретарше, которая быстренько, не поднимая глаз, направилась к дверям, положил руки на стол, сцепив пальцы, и поверх узких очков внимательно посмотрел на Гиббонса. Подождав, пока закроется дверь, он проговорил:
– Меня кое-что тревожит. Гиббонс, поэтому я тебя и вызвал.
Гиббонса насторожил доверительный тон Иверса. Это звучало подозрительно.
– Я просто хочу, чтобы ты знал, – продолжил он, – в душе я верю в невиновность Тоцци. И хочу сказать тебе об этом.
Гиббонс прищурился. Кого он, черт возьми, пытается надуть? Это ловушка, точно. Когда оказывается, что всем известный дурак вовсе не так уж глуп, что-то должно произойти.
– Что тебя так удивило, Гиббонс?
– Да нет, я... я хотел сказать, после того разговора у Тома Огастина я думал, что...
– Что ты думал? Что я горю желанием вздернуть Тоцци?
Гиббонс продолжал постукивать по колену. Затем остановился и положил ногу на ногу.
– Да, но ведь это вы отстранили его от исполнения служебных обязанностей.
– У меня не было выбора. Ведется уголовное расследование. Это политика.
– Но вы же не считаете его убийцей?
Иверс снял очки и покачал головой.
– У него не было мотива.
Не было? А ковер, нашпигованный героином? Это не мотив?
– Ну а заметка в газете? – спросил Гиббонс. – Тоцци на самом деле говорил, что все обвиняемые по делу Фигаро и их защитники должны отведать свинца. Разве те, кто ведет расследование, не считают, что это указывает на явное намерение Тоцци?
– Попробуй найди мне хоть одного полицейского или фэбээровца, который не ненавидел бы преступников, находящихся под обвинением, или их продажных адвокатов. Я тоже разделяю эти чувства. Но это еще не мотив для совершения преступления.
Все это показалось Гиббонсу подозрительным. Иверс еще никогда не говорил так разумно, в особенности когда дело касалось Тоцци.
– Раз вы считаете, что Тоцци не виноват, почему бы вам не воспользоваться своим влиянием и не вступиться за него?
– Я пытался, но ведомство прокурора США блокирует мои усилия. Они даже не стали обсуждать со мной этот вопрос. И продолжают настаивать, что, поскольку Тоцци особый агент, Бюро не может участвовать в расследовании.
Похоже, Иверс действительно рассержен. Гиббонсу хотелось верить в искренность этого засранца, однако он знал, что в прошлом заступничество за тех, на кого спустили собак, не входило в его репертуар.
Гиббонс посмотрел в окно за спиной Иверса, из которого была видна панорама Федерал-Плаза, а за ней Фоли-сквер.
– И чего они так развонялись насчет этого дурацкого замечания? Совершенно ясно, что убийство Джордано – дело рук мафии. Никто всерьез не верит в виновность Тоцци.
Иверс снял очки.
– Дело не в этом. Адвокаты защиты вопят о кровавом убийстве, о смертельной опасности, которой подвергаются как они, так и их подзащитные. Они требуют прекращения процесса, и у них есть теперь шанс добиться своего, если в ближайшее время не будет найден подозреваемый в совершении этого преступления. К несчастью, под рукой оказался Тоцци.
– Другими словами, прокуратура США готова отдать Тоцци на растерзание, чтобы спасти процесс.
Иверс мрачно посмотрел на него. Ответ был написан у него на лице.
– Чем объяснить такое отношение к этому делу? Процесс Фигаро с самого начала приводил в бешенство генерального прокурора.
– Не генерального прокурора, а Тома Огастина.
– Огастина?
Иверс утвердительно кивнул.
– Огастин был одним из тех, кто настаивал, чтобы это дело передали в суд, хотя все советовали ему немного подождать. В министерстве экономики его буквально умоляли повременить, пока они не конфискуют крупную партию наркотиков, о которой мы все знали. Сорок килограммов. Это бы предрешило исход процесса, но Огастин не хотел ждать. Он наплел нам кучу всякого вздора о том, что, если мы будем тянуть, все подозреваемые покинут страну, и представил все это как необходимость сделать нужное дело в нужный момент, но, как оказалось, все это – туфта: И теперь именно он, с присущим ему упорством, затягивает петлю на шее Тоцци. Том всегда был игроком, хорошо знающим правила игры в одной команде, но вот уже год или около того, как...
Иверс развернулся на своем вращающемся кресле и посмотрел в окно. Гиббонс проследил за его взглядом. На другой стороне Федерал-Плаза, за зданием федерального суда, можно было увидеть серые стены верхних этажей здания, в котором находился кабинет Огастина. Возможно, как раз в это время он сидел за своим столом и также смотрел в их сторону. Гиббонс буквально услышал голос Тоцци, бубнившего себе под нос после похорон дяди Пита, что он не будет удивлен, если узнает, что Огастин пытается его подставить, чтобы завоевать дешевую популярность в борьбе за голоса избирателей на предстоящих выборах мэра. Он говорил тогда полушутя. Но предположим, они всерьез возьмутся за Тоцци, обвинят его в тайном сговоре, во вмешательстве в происходящий процесс и протащат это дело в федеральный суд. Огастин может сам попытаться провернуть все это. Завоевав на процессе Фигаро лавры победителя, он будет очень неплохо выглядеть. Люди в этом городе до чертиков напуганы преступностью. Всеобщая волна желания установить порядок и законность буквально внесет Огастина в кресло мэра. А что? Вполне возможно.