— Как ты так можешь?
— Потому что мы не важны. Так что шевелись, Коннер. Мила важна, — я перевожу взгляд от его рта к обжигающему взгляду.
Он не двигается. Просто стоит, проверяя мою решимость с каждым ударом сердца.
Коннер опускает голову, и его рот оказывается возле моего. Я резко вдыхаю и опускаю глаза, но стоит мне лишь подумать о том, что Кон собирается опустить губы на мои, он отворачивается.
— Вообще-то, — шепчет он мне на ушко, — мы тоже к этому причастны, моя глупышка, Софи Каллахан.
— Это не так, — я прикусываю губу.
— Тогда прекрати смотреть на меня так, словно хочешь, чтобы я поцеловал тебя, потому что так мне трудно злиться на тебя.
— В таком случае, может, тебе стоит перестать представлять меня голой? Тогда и твоя проблема решится, — я толкаю его в грудь.
Он отступает и улыбается:
— Я бы перестал, если бы не наслаждался видом так сильно.
— Так много всего, чтобы злиться на меня.
— Я могу злиться на тебя и наслаждаться одновременно. Это навык.
— Навык, который я не приветствую, большое спасибо, — я отказываюсь от кофе и проношусь мимо Кона. — И мы закончили наш разговор. Мила проспит ещё несколько часов. Я не хочу держать её вдали от тебя. Не сейчас. Ты сможешь увидеться с ней, когда захочешь, но прямо сейчас мне хочется побыть одной. Я позвоню тебе, когда она проснётся.
Коннер прислоняется к дверной раме и с весельем в глазах смотрит на меня. В его глазах столько эмоций, что я даже не могу расшифровать их все. Уверена, он так же не может понять и мои.
— Всегда такая милая.
— Назовёшь меня милой, когда моя нога встретится с твоей задницей, — я пристально смотрю на него.
— Ты можешь быть покрыта свиным дерьмом и всё ещё оставаться милой, — смеётся он.
— Ты всегда был таким негодяем.
Его усмешка не исчезает.
— Ты милая, потому что я никуда не собираюсь, — он подходит и садится ко мне на диван.
Прямо возле меня.
Я встаю и пересаживаюсь на другой диван. Он наблюдает за мной и, уверена, в глубине души смеётся. Но мне наплевать.
Мила. Не мы.
Я повторяю это как мантру, потому что очень легко снова стать самими собой.
Прошло два с половиной года, секреты разбили сердца, эмоции исказились в общем беспорядке, но ничего не изменилось.
Не совсем.
Но у меня нет проклятой подсказки, что с этим делать.
Глава 8
Коннер
— Вернулся так быстро? — рявкает Софи, открывая дверь.
Мои губы расплываются в ухмылке. Не могу удержаться. Конечно, на неё нельзя не сердиться, но я дерьмовое подобие мужчины, если не могу оценить, как эти нежно-голубые глаза вспыхивают от злобы.
— Похоже, что так, — отвечаю я.
— У тебя нет занятий получше?
— Например? — я смотрю на неё, проходя в дом.
— Ох, не знаю. Может, репетировать? Отбиваться от безумных фанаток? Залезать в штаны к вышеупомянутым фанаткам?
— Ревность тебя не красит, принцесса, — я снова ухмыляюсь. — Где Мила?
— Кричит во дворе «кроля». Один вышел из леса час назад, и она подумала, что он должен стать её, — она закрывает дверь и следует за мной. — И я не ревную. Нет причин.
— Определённо не из-за безумных фанаток, которые хотят меня в своих штанах, ха?
— Определённо.
Я нахожу Милу посреди двора, кричащую: «Кроля! Кроля!»
— Привет, — говорю я, перекрикивая её.
— Кроля, — кричит она, всматриваясь в лес.
— Обнимешь меня?
— Кроля!
— Пожалуйста?
— Кро-о-оля!
Я оборачиваюсь на Софи. Она сидит на шезлонге, положив ноги на стол, с изогнутыми от веселья губами.
— Кро-о-о-о-о-о-оля!
— Поможешь? — произношу я, запинаясь.
Дерьмо. У меня нет идей, как успокоить ребёнка.
— Добро пожаловать в родительство, — говорит она. — Это забавно.
«Она разыграла эту карту».
— Ладно.
Подхожу к Миле и наклоняюсь.
— Эй, детка. Что случилось?
— Кроля!
Если я думал, что она кричала до этого, то ошибался. Я резко моргаю из-за её вопля, и, сосредоточившись на её лице, замечаю крошечные слёзы, стекающие по щекам.
— Софи? Соф? Почему она плачет?
Ответа не следует. Я поворачиваюсь, а она ухмыляется. Пожимая плечами, она продолжает пить сок через соломинку. Чёрт. У меня нет идей, что делать с плачущим младенцем.
— Ладно. Мила? Успокойся, — мягко говорю я.
Когда она начинает кричать сквозь слёзы и падает на землю, мои глаза расширяются. Но нет, на этом она не заканчивает. Она откидывает голову назад, распластавшись, затем переворачивается и начинает бить по земле кулачками и дёргать ножками.
О, чёрт.
— Ла-а-адно, — выдыхает Софи и встаёт.
Она поднимает Милу на руки и заносит внутрь. Я иду за ней, чувствуя огромную беспомощность, и наблюдаю, как естественно Соф с ней обращается.
Как она сажает её на пуфик в столовой и присаживается на корточки перед ней. Как она обращает взгляд Милы на себя и говорит ей, чтобы она сидела там, пока не успокоится. Как она говорит ей, что они поговорят о кролике, когда она перестанет плакать.
Затем Соф встаёт, оставляя Милу кричать, и подталкивает меня к выходу во двор.
Я молча начинаю идти, потому что не могу понять, что, чёрт возьми, произошло.
— Не будь к себе слишком строг, — говорит она, посмотрев на меня. — Это стиль кризиса Милы. Она избалованнее, чем мне бы хотелось признавать.
— Ты... Ты занималась этим всё время? — я оглядываюсь на дом. — Как… в одиночку?
Софи приподнимает бровь.
— Эм, да? Как, думаешь, я вырастила её? У меня нет тайного парня, который решал бы всё, когда становится тяжело, и ты знаешь это.
— Лучше бы не было, — бормочу я на выдохе.
Она приподнимает другую бровь, но ничего не отвечает. Не важно, услышала она меня или нет. Я не приму никого в воспитании моей дочери.
Мила снова начинает кричать, и Софи вздыхает.
— Обычно она сидит на нижней ступени, но у меня всё ещё нет детского барьера, поэтому я не хочу, чтобы она находилась там. А она не понимает, почему сидит на пуфике, а не на лестнице.
— Поэтому она звучит так, будто её истерзали собаки?
Глаза Софи блестят от сдерживаемого смеха.
— Именно поэтому.
Устремляю взгляд между ней и дверью.
— Ты справишься без меня?
Её взгляд всё говорит за неё. Я поднимаю руки и быстро шагаю прочь, стараясь пройти мимо Милы так, чтобы она не поняла, что я ушёл, и сажусь в машину.
Детский барьер. Насколько тяжело его купить?
Я выезжаю из Шелтон Бэй в соседний город. Спрашивать, справится ли Софи, было глупо. Конечно, она справится. Только я замер, как маленькая девочка, когда Мила заплакала. Соф едва ли моргнула.
И, несмотря на то, что я делал для неё, это чертовски меня злит. Я даже не могу успокоить свою дочь. Не важно, что мы встретились только двадцать четыре часа назад, потому что это должно было произойти гораздо раньше.
Я должен знать, как успокоить её. Никаких чёртовых возражений.
Припарковываюсь перед супермаркетом и стучу пальцами по рулю. Если кто-нибудь меня узнает, скажу, что у друга моей сестры только что родился ребёнок, и я предложил купить детский барьер.
Я повторяю это в уме снова и снова, когда захожу в магазин и начинаю искать детский отдел.
В конце. Почему всегда в самом конце?
Я бегу через магазин как можно быстрее, боясь, что девочки-подростки узнают меня. И эти опасения небезосновательны, потому что я уже слышу приглушенное хихиканье.
Я быстро оглядываюсь и перехватываю продавца. Извинившись, рассказываю ему, что ищу. Он выглядит немного шокированным от того, что схвачен Коннером Бёрком, но он справляется с этим, когда я незаметно киваю девочкам в конце прохода.
Он показывает мне самую дорогую и лучшую модель. Несмотря на это я беру её и несу к кассиру.