— Нет, нет! Папочка, мама, папа! — плачет она.
Раздражаясь, бьюсь лбом о дверь, потому что, чёрт возьми, я устала и хочу плакать.
И я сдаюсь. Я полностью сдаюсь.
Захожу в свою комнату, беру телефон из-под подушки и набираю номер Коннера. Нажимаю на повтор, ожидая, когда он поднимет трубку.
— Привет, — сонно вздыхает он.
— Коннер?
— Софи? Что случилось?
— Она не хочет спать, — говорю я заплетающимся языком. — Она всю ночь не спит, плачет по тебе. Я не могу...
Щипаю себя за переносицу и делаю глубокий вдох. Но слёзы всё равно падают, и я слышу движение на другом конце.
— Дай мне пять минут, и я приду. Хорошо?
Я снова шмыгаю носом и киваю.
— Хорошо? — уточняет он.
— Хорошо! — я практически кричу сквозь слёзы.
Положив трубку, роняю телефон на пол. Чёрт возьми, она ещё никогда не спала так плохо. И это о чём-то да говорит, учитывая, что я спала не более четырёх часов за ночь, пока ей не исполнилось восемнадцать месяцев.
Я испытываю одновременно и злость, и облегчение. Мне не следовало звонить ему, потому что я уже давно и всегда всё делала в одиночку. Я справлялась с этим каждую ночь. Я ни разу не сломалась, не звала на помощь, ничего не делала и справлялась.
Я не хочу, чтобы он видел, насколько я слаба, раз позвала его.
Но у всех нас есть переломный момент. И в ту секунду, когда я позвонила ему, произошёл мой. Последние две недели были настолько тяжёлыми и эмоциональными, что у меня просто нет сил бороться.
В этот момент у меня нет сил бороться с Милой. У меня нет сил скорбеть по отцу или двигаться по каждому дерьмовому закоулку этого проклятого города. Нет энергии на восстановление дружбы всей своей жизни, и, чертовски уверена, у меня нет времени бороться с Коннером Бёрком.
Я из последних сил заставляю себя подняться с постели и, шатаясь, пойти в комнату Милы. Она стоит в своей кроватке, её лицо ярко-красного цвета, а по щекам катятся слёзы. Я поднимаю её и прижимаю к себе. Меня наполняет чувство вины из-за того, что я позволила ей так расстроиться, но я просто делала то, что считала правильным.
Тяжело использовать это оправдание, когда всё, что я считала правильным, на самом деле не так.
— Папа придёт, — успокаивающе говорю прямо в ушко Миле. — Он скоро будет здесь.
Дверь открывается, и заходит Коннер. Он одет в толстовку Dirty B. и спортивные штаны, на ногах старые кроссовки, а волосы торчат во все стороны. Если бы я не была такой чертовски уставшей, то посмеялась бы над ним.
Он подходит к нам и молча забирает у меня Милу. Обняв его за шею, она так сильно зарывается в него, что с таким же успехом могла попытаться залезть ему под кожу.
Я отступаю, но Коннер вытягивает руку и прижимает меня к себе с другой стороны. Он крепко обнимает меня за плечи, пальцами поглаживая обнажённую кожу на плече. С каждым прикосновением напряжённость, связывающая мои мышцы узлом, покидает меня. Он прижимается губами к моей голове.
— Иди в кровать, принцесса, — шепчет он. — Иди поспи.
Я открываю рот для протеста, но тут же осознаю бесполезность этого. Он сможет позаботиться о ней, знаю, что сможет, а я почти засыпаю на ходу.
— Иди, — он отпускает меня и подталкивает к двери.
Я киваю и прохожу в комнату. Забравшись на мягкий матрас и натянув одеяло, закрываю глаза.
***
Я подползаю за рядом лежащими шортами и, потирая глаза, надеваю их. Бросаю взгляд в зеркало, проходя мимо. Попа прикрыта. Замечательно.
Спускаясь, собираю волосы в пучок. Тихий гул свинки Пеппы наполняет дом, когда я тихо захожу в гостиную.
Моё сердце замирает, живот скручивает, и я перестаю дышать.
Коннер и Мила лежат, свернувшись, в углу дивана. Она крепко спит, ухватившись за его футболку, а его голова покоится на спинке дивана. Глаза Коннера полуприкрыты, и я на мгновение прислоняюсь к дверному косяку.
Просто чтобы посмотреть на них. Посмотреть на этого парня, одного из главных американских сердцеедов, татуированного и накачанного, к которому прижимается маленькая девочка, словно от этого зависит её жизнь.
Я сглатываю и прислоняюсь к деревянной раме, по-прежнему глядя на них. Мои губы изгибаются в небольшой улыбке, потому что это прекрасно. То, что я вечно буду хранить в памяти.
Коннер поворачивается ко мне лицом и улыбается.
— Эй, — шепчет он.
— Эй, — отвечаю я, — хочешь её переложить?
Он смотрит вниз и кивает.
— Я не могу почувствовать чёртову руку, — он тихо смеётся и выпрямляется вместе с ней, всё ещё лежащей на руках.
Она не шевелится, даже когда он поднимается наверх и открывает дверь.
Коннер укладывает её в кроватку, и Мила протягивает ручку, хватаясь за его футболку.
— Сними её, — быстро шепчу я. — Позволь ей обнимать футболку.
Он смотрит на меня, приподняв бровь, но отдаёт свою футболку, и Мила тут же прижимается к ней.
— Я не останусь без футболки, — бормочет он.
— Эй, у тебя есть толстовка, — бросаю в ответ, спускаясь перед ним.
Он смеётся за моей спиной, и этот звук словно музыка. У него самый лучший голос, что я слышала, но его смех ещё лучше. Тёплый, насыщенный и глубокий, он возбуждает вашу кровь.
И именно это происходит — возбуждение. Всё моё тело гудит из-за него, от того, что я нахожусь рядом с ним, чёрт возьми, разговариваю с ним.
— Кофе? — спрашиваю пересохшим ртом.
Он качает головой и шагает в мою сторону. А затем целует меня, мягко, всего лишь раз. Но всё замедляется. Время останавливается, мир замирает на долгий момент.
— Мне жаль, — от хрипотцы в его голосе моё тело вибрирует. — Я не должен был говорить то, что сказал.
— Всё в порядке, — тихо отвечаю я, — это было заслужено.
— Нет, нет, Соф, ты не заслужила этого, — он обхватывает моё лицо, касаясь грубыми и мозолистыми от игры на гитаре пальцами моих щёк, и притягивает к себе моё лицо. — Ты не заслужила этого. Я могу не простить тебя, но это не значит, что у меня есть право не уважать тебя.
— Уважение и прощение не всегда идут рука об руку. Я понимаю, — я накрываю его руку своей. — Я не прошу прощать меня или уважать, ты же знаешь?
— Но я делаю это, — он немного сильнее сжимает моё лицо. — Я действительно уважаю тебя. Сколько подобных ночей ты провела после её рождения? Сколько раз ты обнимала её, пока она кричала, или рассказывала ей о новом слове? Сколько раз она кричала твоё имя, потому что нуждалась в тебе?
Я пожимаю плечами и отвожу взгляд.
— Мила удивительна — да, упряма, но удивительна, и это благодаря тебе, — он поднимает моё лицо, вынуждая снова посмотреть на него. — Тебе. Не важно, что ты натворила, но за то, что ты смогла сделать, тебя надо уважать.
— Хотя бы ненавидь меня. Давай же, сделай хоть что-нибудь, чего хочу я.
— Никогда, — он приближает своё лицо к моему так, что его нос слегка задевает мой. — Я не смогу ненавидеть тебя, Соф. Я пробовал. Пытался чертовски часто, но я люблю тебя слишком сильно.
— Было бы легче, если бы ты не любил.
— О, да, — он отстраняется, проводя рукой по моей шее. — Так было бы намного проще, но это не так. Я не могу просто перестать любить тебя только потому, что так будет лучше. Так же, как и ты. Это не чёртов переключатель, по которому мы можем щёлкнуть.
Я смотрю на пол. Он прав. Не важно, как нам хотелось бы, чтобы между нами ничего не было, мы не можем отрицать, что это есть. И это то, что всегда будет, потому что если два с половиной года никак не повлияли на наши чувства, то и сейчас, когда мы находимся рядом, ничего не изменится.
Я беру его за руку.
— Мне нужно кое-что тебе сказать, — шепчу я.
Сделав глубокий вдох, веду его в гостиную на диван, но перевожу взгляд от него к окну, уловив какое-то движение. Отпустив руку Коннера, медленно подхожу к нему.
— Соф?
— Дерьмо, — выдыхаю я, увидев ораву людей, собравшихся возле дома. — Дерьмо, Коннер. Дерьмо!
— Что? — он присоединяется ко мне у окна, положив руку мне на спину.