Папа улыбается, как озорной школьник, и убегает с Милой. Дверь захлопывается за ним, и у Софи раскрывается рот.
Она снова поворачивается ко мне.
— Он не станет...
Я помню те времена, когда в тайне от мамы он кормил нас, мальчиков, печеньем, пока она не приходила на кухню, чтобы приготовить нам завтрак, и киваю.
— О, он станет, он делал так и будет делать.
— Чёрт возьми! — она отползает от меня.
Я поднимаю руки и ловлю её за талию, прижимая обратно к кровати.
— Коннер!
Я склоняюсь над ней и ухмыляюсь, уверен, сильно напоминая своего отца.
— Позволь ей немного печенья. Это не навредит, Соф, и он всё равно сделает это в следующий раз, когда тебя не будет.
— Это печенье! Печенье не завтрак!
— Как и поцелуи, — шепчу я, наклоняясь к ней, неспособный сопротивляться её сердито надутым губкам. — Но я чертовски уверен, что смогу выжить за счёт твоих.
Она бормочет моё имя мне в рот, больше возмущаясь, чем от удовольствия, но я не отпущу её, пока не поцелую как минимум десять раз.
Я поклоняюсь каждому изгибу, каждой гримасе и каждому воспоминанию о вкусе её губ. На всякий случай, на случай чертовски странной ситуации, я должен забыть, каково это.
— Думала, мы не разговариваем, — фыркает Софи, выскальзывая из-под меня, когда я, наконец, отпускаю её.
Я ложусь на спину и кладу руки за голову.
— Поцелуи не разговоры.
— Ой, замолчи, — она снова фыркает и хватает джинсовые шорты из сумки у двери.
Я наблюдаю, как Софи цепляет большими пальцами пояс шорт и останавливается. Она оглядывается через плечо на меня. Я без стеснения пялюсь на неё. Я видел всё это прежде и чертовски уверен, что хочу увидеть снова.
— Не возражаешь?
Я перевожу взгляд с её попки на глаза.
— Вовсе нет. Вперёд, принцесса.
Она сужает глаза.
— Закрой глаза, придурок.
— Этого не произойдёт, но напротив есть ванная, и ты можешь рискнуть, если не боишься, что мои братья увидят тебя в этих крошечных шортах, которые, кстати, не прикрывают твою задницу, как ты думаешь.
Она сразу смотрит вниз, потом переводит взгляд на дверь, потому что так же, как и я, знает, что все в доме — кроме Лейлы — увидят.
— Господи... — бормочет она, хватая футболку и трусики. Она подходит к другой стороне кроватки Милы и садится на пол.
Сквозь боковую решётку я нечётко вижу, как она снимает футболку через голову и накидывает на себя чистую.
— Знаешь, — хрипит она, снимая шорты, — было бы вежливо, если бы ты вышел из комнаты.
— Думаю, было бы вежливо, если бы ты встала.
Она замирает, положив руки на колени.
— Не уверена, сколько ещё раз нужно назвать тебя мудаком, чтобы ты прекратил.
Я смеюсь, но смех застревает в горле, когда её руки обвиваются вокруг ног, а белое сменяется чёрным. Даже через решётку я вижу кружева.
Я с трудом сглатываю, мой член встаёт.
— Не обращай на меня внимания, — весело произносит она, используя кроватку Милы, чтобы встать.
Она наклоняется, и её попка оказывается прямо передо мной. Чёрные кружевные трусики обтягивают её, и Софи подпрыгивает, надевая чистые шорты.
Я наполовину спокоен и наполовину разозлён. И всецело, бл*ть, возбуждён.
Софи поворачивается, застёгивая шорты, а затем бросается к двери. Её ноги, обтянутые потёртой джинсой, длинные, стройные и загорелые, и я залипаю на них. Полностью залипаю на них.
Она их обвивала вокруг меня?
Чёрт.
— Я чувствую запах бекона и блинчиков, — объявляет она, прежде чем пройти через дверь, будто у неё больше нет забот в мире.
А у неё и нет.
У неё же нет члена. Ради Бога, эта эрекция — убийца.
Я раздражённо ворчу в тишине своей спальни и хватаю полотенце с радиатора. Рывком открываю дверь и иду в ванную.
Заперев за собой дверь, я снимаю боксёры и ступаю в душ. Я позволяю воде бить меня и закрываю глаза.
Софи заполняет мою голову, как будто её изображение выжгли на моих веках. Я вижу изгиб её попки, и как тёмные кружевные трусики выделяются на фоне её бледного тела. Вижу, как она наклоняется, но на этот раз всё по-другому.
В моей голове её ноги слегка расставлены, и я вижу её киску сквозь кружево.
Смыкаю пальцы вокруг члена. Это не фантазия, это было на самом деле. Она действительно осознанно раздвинула ноги. Она точно знала, что делала.
Она хотела наказать меня, но я не знаю, за что.
Я представляю её мягкую розовую плоть, безусловно, влажную после того, как она целовала меня и прикасалась ко мне. Под кружевом она набухшая, готовая и мягкая.
В моих мыслях я притягиваю её обратно на себя, вытягиваю руки и сжимаю грудь, пока двигаюсь внутри неё.
Всё моё тело словно в тисках. Я усерднее двигаю кулаком, и мои яйца напрягаются, поскольку моё освобождение близится. Чёрт. Желание находиться в ней слишком сильное, и я распадаюсь.
Я кончаю сильно. Моё тело дрожит, и я продолжаю гладить член, когда крошечные толчки от удовольствия проходят через меня.
Ударяю кулаком по плитке. Чёртов ад.
Удовольствие сменяется раздражением. Я не должен был этого делать. Получать удовольствие от неё столь же заманчиво, как спорить. Но это не то, чего я хотел.
Я быстро моюсь, водоворот на кафельном полу смывает любые доказательства моего утреннего рукоблудства. По крайней мере, этот чёртов стояк меня больше не беспокоит.
Выключаю воду и оборачиваю полотенце вокруг талии. Быстро чищу зубы и мчусь обратно в комнату.
Софи тут, роется в сумке в поисках чего-то. Она останавливается и смотрит на меня, когда я вхожу.
Она практически сразу же отводит взгляд, но я успеваю заметить румянец на её щеках. Я знаю, что её кожа горит, и я рад.
Она вытаскивает какую-то крохотную одежду из сумки и встаёт. Выпрямляется, стараясь не встречаться глазами. Они сосредоточены на моём животе, и какой-то первобытный мужской инстинкт заставляет меня напрячься.
Её взгляд опускается на полотенце, и она резко втягивает воздух, и ещё не выдохнув, с содроганием вдыхает вновь.
— Софи? Разве ты не была занята чем-то?
Она сверкает взглядом на меня и прижимает вещи Милы к груди.
— Да. Да. Я была.
Она проталкивается мимо меня и сбегает вниз по лестнице. Я наблюдаю за её уходом, и ухмылка искривляет мои губы.
Кашель доносится из конца коридора, и я поднимаю голову, замечая Лейлу, уставившуюся на меня.
— Вы двое должны либо трахнуться, либо никогда больше не разговаривать, — рявкает она, проносясь мимо меня вслед за Софи.
С такой логикой не поспоришь.
***
— Песочек.
— Музыка.
— Нет. Песочек.
— Музыка сейчас, а потом песочек?
— Песочек сейчас! — подпрыгивает Мила, шлёпая ножками о крыльцо с силой слонёнка.
Я поднимаю взгляд от гитары.
— Как папочка будет покупать тебе красивые вещи, если ты не даёшь ему работать?
Она надувается, её нижняя губа дрожит. Мила делает это намеренно, чтобы манипулировать мной, но, чёрт меня побери, это работает.
— Ты спросила маму?
Она кивает.
— Деду?
Другой кивок.
— Как насчёт Тэйта? Я уверен, он будет очень рад поиграть с тобой в песке.
Её личико озарятся, и она кричит: «Тэй!», — а затем бежит в дом, размахивая руками и повторяя его имя снова и снова.
Я усмехаюсь, когда он выходит за ней наружу и спускается по ступенькам.
Он поворачивается, указывая на меня пальцем.
— Ты передо мной в долгу за это, — говорит он, прежде чем Мила снова привлекает его внимание, лепеча про «замки».
***
— Хочешь, я схожу? — спрашивает Лейла.
— Ты не сможешь даже отличить пачку памперсов от помады, — хмыкает Софи. — Я сама могу съездить в магазин за дурацкими памперсами.
Я опускаю гитару и оглядываюсь на заднюю дверь. Блин, она милая.
— А ты видела компанию снаружи, верно? — напоминает ей Лейла. — Не думаешь, что выходить из нашего дома, не говоря уже о магазине, безопасно?