Мне не к этому сынку, а к себе надо было бы повнимательнее приглядеться.
В первую же нашу встречу, осушив фужер горячительного напитка, тот сынок пытался разъяснить мне принципы абсолютной свободы. Толковал он мне сии идеи на светской тусовке столичного бомонда, где я оказался благодаря Анастасии. Предварительно обряженный ею в странную, но пошитую по самому последнему подиумному тренду хламиду, я внешне вполне соответствовал блистающему окружению сэров и сэруний в вычурных нарядах. Среди рож в макияже славянские физиономии были редкостью. «Москва» — этак иногда восклицал я с горечью, обозревая сборище лиц, что с верной репрезентативностью, как по количеству, так и по качеству, выявляло характерную особенность Москвы как город неруси. Беседа с одним из сэров, тем самым сынком олигарха, показалась мне забавной. Что может быть общего у богатого воришки и нищего студента? Объяснение нашёл в его глазах, помутневших от зависти, когда к нам подошла Анастасия и, взъерошив мою причёску, увела меня прочь от дармовой выпивки и дерьмового наследника изрядного состояния.
Настя называла меня нейтральным и, как мне казалось, совершенно невыразительным именем «Саша», а я иногда называл её «старушкой» в память о школьной дружбе, волейбольных и даже футбольных дворовых баталиях в нашем родном Полоцке. Она всегда и во всём стремилась проявлять независимость. В границах, определяемых с некоторого момента зависимостью от меня. Зарабатывала Настя, по её словам, «торговлей фасом», как на учёбу в универе, который дал ей квалификацию журналиста и профессионального фотографа, так и на жизнь. Упаси, боже, всех от амфиболии, этой заразы, что прячется до поры до времени в наших душах и мыслях и с хихиканьем вылезает наружу, чтобы опорочить подруг или друзей. По-русски эта зараза зовётся двусмысленностью. Во избежание грязных толкований, скажу, что под «фасом» Настенька подразумевала исключительно своё лицо. А её личико можно сравнить с ликом совершеннейшей Афродиты. Причём доходы Афродиты-Анастасии от её работы как в ипостаси модели, так и в ипостаси независимого художника-фотографа были настолько значительны, что ради предложенной авантюры — отдыха на Сейшельских островах — она, без особых проблем для себя, отказалась от выгодного контракта с каким-то модельным агентством.
По легенде, придуманной Андреем, лондонским жителем и подданным Ея Величества Елизаветы II, деньги для отдыха на Сейшелах выиграл я. В казино. И решил порадовать своих подруг и его, закадычного друга. Он был человеком не только «свободным», но и оторванным от московской жизни, а реалии моего бытия его мало интересовали, за исключением одного факта: Вика на одной из подобных тусовок представила меня, уже знакомого с Andrew, как своего «близкого друга» и друга Анастасии. Этот факт, в конце концов, побудил его залегендировать своё желание более тесного общения с Настей. Упустил он, впрочем, возможность поговорить со мной на существенную тему о том, что «деньги решают всё», видимо, полагая, что в нашей договорённости этот неоговорённый пунктик понимается как нечто само собой разумеющееся.
«Будем считать, что ты вернул свой долг. Исполнится твоя мечта: поплаваешь в Южных морях под парусами» — так сказала Анастасия, когда я принёс ей авиабилеты до Сейшел. Взглянув на модель фрегата «Паллада», собранную мною в далёком-предалёком детстве и переданную Насте на хранение вместе с другими дорогими для меня вещами и альбомами, я подумал, что модель фрегата смотрится совершенно чужеродно и не сочетается с её мебелью в стиле «хай-тек», и ответил: «Под парусом не плавают, а ходят».
Настя вновь и вновь появлялась на каждой важной для меня развилке жизненных путей:
когда я вернулся из армии в опустевший после смерти родителей дом, она убедила меня переехать в Москву, вручив мне пачку долларовых купюр, и я поступил в Институт стали и сплавов;
когда в опустевшей после разъезда студентов комнате общежития она застала меня с красавицей Викой, слывшей среди бездельников и тусовщиц «мудрой как сама Афина», и услышала высказанное Викторией желание выйти за меня замуж, Настя вынесла вердикт, заявив, что Вика как москвичка в третьем поколении не поедет вслед за мужем в пыльный Магнитогорск или холодный Норильск.
Слава всем богам, не позволившим смертным поведать Насте о моей третьей страсти, Ксении, хохлушке родом из Киева. Все трое пересекались по работе или на тусовках, причём Ксюша неведомым мне образом прояснила для себя наличие соперниц. Подозреваю, что после зимней сессии на четвёртом курсе, изрядно выпив в компании с Ксюшой, возможно, обращался к ней, путая имена. На следующее утро она мне сообщила, что спьяну я ей пропел песню, и с ехидством напела: «птицы в небе щебечут 'Настя', травы вторят 'Анастасия'». Не смог припомнить, чтобы что-то пел, но в попытке обелить свою рожу пусть не самурая, но джентльмена, придумал невесть какую отговорку: «Я же о нашем менестреле из Молодечно рассказывал!» Ксюша мило улыбнулась и произнесла: «Ну-ну!» Заявив, что я лишил её девственности, она вложила в мою ладонь яблоко. «Надеюсь, ты подаришь его мне как избраннице, а до этого мгновения не смей приходить. А придёшь ты, милый, послезавтра» — с таким решением Ксюша чмокнула меня в щёку и выставила вон. Поплёлся до ближайшей станции метро. В моей отяжелевшей голове вспыхнуло воспоминание о случайно подслушанном злословии подружек Ксении: «Строит из себя волоокую недотрогу… Ага, корова затрахала папика, а теперь вновь с девичьей фамилией…». Остановился как вкопанный у какой-то витрины и спросил вслух, глядя на рекламный плакат с девицей: «Кто же такая волоокая?» Из-за спины раздался старческий смешок: «Эх, молодёжь! Волоокая Гера-богиня! Читайте Гомера, юноша». Взглянув на старика с профессорским портфелем, поинтересовался: «А почему она волоокая недотрога?» Старик хмыкнул: «Волоокая Гера, купаясь в источнике Канаф, становилась девой». И, оценив мой туповатый взгляд, он прошествовал далее, ворча о том, что в школах перестали вообще учить студентов. Я же, размышляя о злых подружках, продолжал убеждать себя в том, что они говорили не о Ксюше, а о ком-то другом. Совладав с приступом тошноты, набрал на мобильнике номер Ксении: «Слушай, Гера, я хотел спросить о Зевсе». Ксения хихикнула: «Тебе, милый, на похмелку не хватает?» — «Хватает. Вчерась ты о папике говорила. Ха-ачу услышать поподробнее».