— Рупор мне! — прорычал капитан «Мары». Когда рупор подали, он крикнул:
— Ура флоту!
В ответ последовало троекратное «ур-ра!» Алесь улыбнулся, глянул на парус, понял, что вялый ветер, разогнав туман, сменился полным штилем.
«Волынец», отошедши от «Волка», пошёл к «Маре». В ожидании вестей, Алесь всматривался в озёрную воду, поглотившую славных варягов. Уже не породят они сынов, уже не родятся их внуки и правнуки, уже не будут звучать имена их потомков как виновников княжеских усобиц и кровавой купели на Руси. «На то воля моя!» — прошептал он и подумал, что всё ещё зыбко, и малейшая неудача в их авантюре приведёт к замещению погибших иными алчущими соколиками, причём такое замещение куда проще по сравнению с замещением одного вещества другим в дерьме в целях производства пороха (но сиё — бо-ольшой секрет для нынешней эпохи).
— Одолели ререгов! — воскликнул Олег Дукович.
— Рано ещё радоваться, — остудив пыл Дуковича, капитан «Мары» спросил: — Что там у Бронислава?
— Слетела пушка с направляющих, а пушкарю стрела руку перебила. Пушечку остудили да на место поставили. У меня один ранен. У тебя как?
— Бог миловал. Ждём поветра — и на Ладогу!
— Волки Борислава двоих из воды вытащили. Жить хотят — служить нам поклялись. Хельги, как сказывают, в Ладогу дружину привёл. А Рюрик в Новгороде сидит. Городище там малое да селище малое. Сам Рюрик стар стал, из нужника не вылезает.
— В нужнике его и замочим. Так бы всех работорговцев казнить! Зачем ты, благородный витязь, войну объявил? Неужто немцы каждый раз весточку шлют, когда идут на наши города?
— Так здесь не немцы, а свои.
— Если Хельги свой, то я Папа Римский! Не забудь хазарам весть послать, когда пойдёшь на них. Они те тёплый приём устроят.
Страшный ликом благородный Дукович смачно выругался. Он бы с радостью перемахнул через борт на свою ладью, да уже отпустил её, направив «Волынца» в середину линии. Давным-давно было обговорено, что Дукович на Ладогу пойдёт на «Маре».
Капризное Нево-озеро проявило свой норов: задул ветер, наполнил паруса — и флот Дуковича пошёл на Ладогу.
НА РЕКЕ ВОЛХОВ
Привиделся Алесю его друг, Андрюша, дипломированный историк. Андрюша сел на сложенную бухту верви, закурил и начал, по своему обыкновению, вещать…
Конечно, прав был друг, полагавший, что город Ладогу переселенцы, а точнее говоря, гости назвали именем, памятным им по родным местам. Очевидно, что первые гости пришли сюда с берегов озера Ладога. То озеро их прародины, как говорил Андрей, высохло и исчезло, а немцами его искажённое название произносилось и писалось как LЖddigsee. Также и река Волхов, по мнению друга Алеся, была названа по аналогии с реками их родины, такими, как Варнов, Жарнов, Стрелов, Полхов, Грабов, Дивенов и многие другие. Не бывает правил без исключений. Так, один из притоков Лабы имел название Ильмень. Вот источник, чьим именем прозвали большое озеро, из которого берёт начало Волхов!
А с какой стати нашим предкам называть большое озеро чудным именем «Пейпси»? Раз там чудь живёт, так и озеро назвали Чудским.
Но не прав был друг Алеся, историк и любитель пива, утверждавший, что слово 'варяги' или 'варязи' возникло в XII веке, ибо этого слова просто не было в более ранних летописях или хрониках. Нашёл аргумент! Выходит, что летописцы придумали сиё слово, а до них в устной речи оно не звучало? Ещё как звучало, и очень метко, и созвучно слову 'вара', означавшее «товар»!
Андрей после очередной затяжки вещал: «Варяги вовсе не викинги, но такие же авантюристы и пираты, чьим главным товаром были рабы. Точнее говоря, они наёмники предводителей ватажек. Попробуй в пивной или в пабе приложить оскорбительные клички ко всему народу — и тебе мало не покажется. Нет никакой тайны: варяги суть варины, коих называют также веранами или варгами, а также многие из ободритов и русов, живущих не на острове Руян, а на Большой земле. Не разом, а на протяжении длительного времени варины, ободриты, велетабы и руянские русы, переселялись на ладожские и иные восточные земли. Одним словом, по мнению местных, понаехали!»
Выслушав Андрюшу, Алесь произнёс: «Ты мне это уже сказывал! Только ты не догадываешься, в чём не повезло переселенцам: попали они под власть Рюрика и Хельги! Сгинь, привидение!»
И Андрюша растаял как и его сигаретный дым.
Вот только раззадорил Алеся на размышления. Но есть время! До Ладоги дойдём, тогда уж точно — не до розмыслов будет.
Пока плыли по реке Неве, не только города вспоминали, но и немцев. Немцы-христиане, как сказывали витязи, держали самый большой рынок рабов на своих закатных землях. «Не только наших там продают, но и иных, что по-словенски говорят» — так они начали объяснять капитану «Мары», прибывшему из-за иоря-окияна, разницу между словенами или, если по-немецки, вендами и иными народами, воспринявшими в давнопрошедшие времена словенский язык. Те народы, то бишь, поморяне, ляхи и прочие, что в Моравии и южнее, тоже охочи до продаж рабов. Вылавливают и абодритов, и велетабов, и прочих наших, кто стремится на земли пращуров, — и продают в рабство.
«Если мы, волки и ререги, бьёмся меж собой, так то наши битвы! Как между братьями. Наши драки стенка на стенку меж абодритами и велетабами порой бывают свирепей, чем с иншими. Но заводят драки, как правило, князья! Многим князьям обычаи франков и саксов нравятся. Таксама готовы людей продавать да своих гнобить! Абодритские князья франкам в рот смотрят, а моравские — и немцев привечают и христианство приняли! Капают вороги, что на закате, нашим князьям на головы! Некоторые князья спят да видят, чтобы христианство посеять у нас. Отцы да матери наши на вече Милогоста, князя бывшего, дерьмом закидали, потому что на закат он поглядывал! Каждое лето приходят с заката немцы-монахи и смущают наш народ. Люди наши их не привечают, а бьют и кончают. Монахи те тёмные и, окромя своих заученных проповедей, ничего не знают и не понимают. Мы-то не лезем в их огороды да дворы с нашей Правдой! А за монахами князья саксов приходят воевать наши земли да города. Нравятся им наши города да огороды» — нет, не с такими глаголами витязи поведали Алесю своё, накипевшее, но пергамент стал бы из розового красным от тех матерных глаголов, что, перебивая друг друга, высказывали витязи.
Так что не прав ты был, Алесь, повторив за поэтом, который 'наше всё', фразу о гордом внуке славян. Ну, в поэзии вольности допустимы! Мы — гордые внуки русов и русичей! Тех самых, которых немцы и прочая чудь вендами прозывает!
Обдумывая горести русичей, горячо и в крепких фразах прозвучавших из уст витязей, вспомнил бывший студент высказывание, что нашёл в какой-то статье. Чёрным по белому было напечатано такое мнение: «Русских невозможно победить. Мы убедились в этом за сотни лет. Но русским можно привить лживые ценности, и тогда они победят сами себя!»
«И кто же это сказал? Нет, Алесь, то было сказано ни Бжезинским, ни Маргарет Тэтчер, то было сказано ещё в XIX веке никем иным как Отто фон Бисмарком, канцлером Германии» — этак порывшись в памяти, вспомнил бывший студент автора высказывания.
«Почему идеологам с запада иль, как ныне говорят, с заката позволительно вешать нам лапшу на уши в формах идеологии иль религии? Почему, в самом деле, и алтарь, и попа, да всё и всякого в церквях именуем на вражеской латыни? Неужто Пётр Великий всё это ввёл, учредив с латинским уклоном учебное заведение? Да, он на закат смотрел с открытым ртом. А как ещё может смотреть на закат самый русский самодур из всех русских самодуров, кому всякие лефорты на мозги капают? Неужто эти слова ввёл в обиход архитектор Фиорованти, построивший храмы в Кремле? А н-нет, все эти слова вошли в русский язык до него! А с каким усердием сжигали старые книги! Всему миру известно, а не только саксам-хроникёрам о том, что мои волки-велетабы имеют письменность. Кто сжёг их книги? Кто возвеличил Кирилла и Мефодия, якобы давших письменность? Кто приложил усилия, чтобы предать забвению прародину в памяти русских» — все эти мысли пронеслись и привели Алеся, мягко говоря, в 'волнительное' состояние, и он сказал вслух: