Рубахи приглянулись Алесю.
— Вы, княже, лучше этих рубах в нашем краю не найдёте. Когда-то мы продавали их в Волине знатным людям. Там за каждую рубаху серебром нам платили. Варяги увели нашу лодью.
— В Царьграде за одну рубаху золотую номисму дают, и я вам даю по одной монете каждой.
— Тогда уж весь товар берите. А вы, княже, надолго у нас?
— Надолго, — улыбнулся Алесь. — Сегодня к вам в селище наведаюсь.
— Вчерась к нам изборские пожаловали за товаром.
— Вот как? И много их?
— К нам четверо явились, и все верхом. Они товар-то со всех селищ собирают.
— А к вам за рубахами?
— Если бы?! За белым товаром!
— Что за белый товар у вас?
— Так двух девиц уведут. Хотели больше, да старейшина уговорил. После мора обезлюдело наше селище.
Алесь чуть было не ругнулся. Сдержался. Не подобает князю ронять честь матерными словами. Поблагодарил и поднялся с ворохом рубах и портов к себе в светёлку. Скинул с себя заморское одеяние, натянул свой камуфляж, надел перевязь для походов-переходов. Длинная рукоять нового меча грозно выглядывала из-за его плеча. В дверях столкнулся с Велемиром.
«А ведь молод да зелен! Вчера показался мне взрослее летами» — этакое восклицание и оценка мелькнули в голове
— Ты, княже, куда собрался? — спросил сын волхва, взирая на меч Алеся.
— Подышу воздухом да на людей погляжу в селище.
— Возьми, княже, меня с собой. Всех и всё здесь знаю.
— Возьму, но с одним условием: будешь меня слушаться во всём. Всем меня представляй как стрыя иль дядю своего.
— Лады, стрый!
Провёл-показал сын волхва оба конца убогого селища, в котором заметно выделялись единственные хоромы, принадлежащие старейшине. Многие избы в конце кривичей осели да покосились, а небольшие лачуги в словенском конце, построенные наспех, казалось, свидетельствовали о ленивых хозяевах. В какой-то мере убожество скрывали кусты акации да уже отцветающая сирень.
— Что же так бедно живёте? Лес ведь кругом. Бери да строй!
— С богатых варяги по три шкуры дерут. А раз беден, так по одной. Потому-то не хотят наши строиться. Хоронят-прячут добро в глухих местах. Варяги всегда у старейшины Велигора живут и кормятся.
— Веди к старейшине, — приказал стрый Алесь, вытащил из-за спины меч и добавил: — Дойдём, так там не путайся у меня под ногами. Схоронись где-нибудь.
Варяги-изборяне уже были готовы покинуть селище. Их рожи лоснились от жирного мяса, глаза были навеселе от выпитого медка, а возможно, от предвкушения утех с рабынями. Путь до Изборска совсем не близкий, и, как сказал Велемир, Вревка-селище — не первое и не последнее место сбора белого товара.
«Ныне рабы и рабыни — самый ходовой товар в Еуропии. Но мы это пресечём» — так самонадеянно подумал Алесь, подходя к хоромам старейшины.
Широкие ворота распахнуты настежь; во дворе — только бабы да старейшина, с угодливым видом внимающий старшому из братков-варягов; кони уже взнузданы, двух братков не видно; девицы в стайке пугливо жмутся друг к другу; рыдают матери девушек из Вревки.
Варяг, оторвавшись губами от братины с мёдом, утешал матерей:
— Богатые люди купят девиц. В богатых домах, а не в ваших развалинах девицы будут жить.
Взглянув мельком на мужика в чужеземной одёже, варяг уставился на молодого Велемира и взревел:
— Вот он блядин сын, что Несула убил. С ним Несул ушёл…
Варяг не договорил фразу, вытащил меч из ножен и бросился к Велемиру. Тот, вооружённый лишь ножом, попятился к выходу. Молодой парень в странной одежде, прятавший меч за спиной, не дал варягу свести счёты с Велемиром. Сверкнул клинок — и голова варяга полетела в открытые ворота.
Старшой браток призывно кликнул своих и по-медвежьи двинулся на пришельца. Два раза скрестили они мечи, а третьего звона не последовало: клинок человека в пятнистой одёже проткнул горло старшому.
Двое выбежали из дому. Тому варягу, что замешкался из-за щита, повезло: прожил на минуту дольше, отразив несколько ударов. Чужеземец, осмотрев кольчугу варяга, которую рубанул его меч, и глянув на свой клинок, произнёс никем не понятую фразу:
— Ну'с, предположим, не булат, но на уровне.
Старейшина, окаменевший было от зрелища молниеносной расправы с варягами, хриплым голосом спросил:
— Хто ты?
— Мой стрый, князь Алесь! — гордо представил Велемир чужеземца.
— Што ты содеял, княже? Ты, Велемире, таксама виновен! Изборяне таперича всей дружиной придут, всех нас в полон погонят.
Грубо и насмешливо отвечал чужеземец:
— Не ссы, Велигор! Боги мне помогали. Божья кара постигла ворогов! Сожгите их. А коней селищенским мужикам раздай. А если дружки этих пожалуют, дай мне знать.
Женщины и девушки, всхлипывая, кланялись и благодарили:
— Княже, поклон тебе наш до земли. Ужо то мы нашим мужикам расскажем, ужо то мы им поведаем!
— Вы, бабоньки, забирайте дочек — и по домам! Ну что вы слёзы размазываете?
Радоваться надо! Велемире, идём домой!
Ухмыльнувшись при виде растерянного и приведённого в замешательство Велигора, Алесь вышел со двора, но за воротами его с Велемиром догнала девушка с фингалом под глазом и заговорила отрывисто и с печалью в голосе.
— Княже, возьмите меня с собой. Нет у меня дома. Спалили. Отец и братья бились с этими, но не смогли одолеть их. Всех моих убили и сожгли в доме… Один из тех боровов чуть глаз не выбил.
Трепетно стукнуло сердце Алеся: перед ним стояла Анастасия. Не взрослая, не гламурная, а иная Настя — из его юношеских воспоминаний. Подавив наваждение, спросил:
— Так ты не из местных? Какого же племени-роду ты, красавица?
— Из черезпенян мы. Доброслава я. А по отцу Тетерина.
— Да, вот это горе-горюшко у тебя! Поговорю с Ведиславом. Ему, волхву, и помощница и ученица, думаю, надобна. А как тебя отец да братья окликали?
— Вестимо, отец-то звал Славушкой иль Славицей, а братья — Славкой. Не хотела бы волхву служить. Тёмные они, а не пресветлые. Насмотрелась на них в Ретре. Вам буду служить, княже.
— Да, такое скажу Ведиславу, то-то он посмеётся! Решим, светлая Славушка, кому ты будешь служить. Сперва наша Людослава-ключница тебя в божеский вид приведёт и приоденет.
Славушка поразила своего спасителя, молвив всего лишь три слова:
— Благодарю вас, княже!
«Скинем со счетов знание политеса: оно впитано здесь от волхвов да родителей, а в остатке-то — средневековое почитание князей. И почему не желают здесь люди равенства? Причём в самых низах» — так подумав, Алесь сказал Славице:
— Будь проще, зови меня Алесем, — припомнив слова волхва о множестве крещеных словен на закате, добавил: — А ежели христианка, зови меня Александром.
— А вашего князя-отца как величали?
— Хм, — хмыкнул Алесь, услышав из уст чрезпенянки подтверждение своим мыслям: как же въелось в средневековый менталитет желание видеть кого-то выше себя, — Его-то Петром величали!
— Если позволите, буду величать вас Алесем Петровичем.
— Ты же, стрый, Буйнович! — возразил Велемир.
— То моё родовое имя, — разъяснил Алесь, сообразив, что латинское слово 'фамилия' ещё не вошло в словенский язык, — Вот у Славицы родовое имя — Тетерина. А какое, кстати, у вас? Я так и не спросил у Ведислава.
— Мы-то из Никлотов.
— Неужто?
— А что? Очень древний род.
Алесь опять хмыкнул, но не стал озвучивать мысль о том, что ему почему-то часто стали встречаться люди со знатными фамилиями: то дуковичи, то никлотовичи. Он мгновенно припомнил своего друга, потягивающего пиво и вещающего о подвигах князя Никлота Первого. Но тот Никлот, вроде бы, ещё не родился, да и будет сражаться с немцами много позже. Славица, потупившись, шла след в след за ними, и, вероятно, чтобы заполнить паузу в разговоре, спросила:
— А вы, Алесе Петрович, из какого княжества?
— Из Лютич-града.
— Не слышала о таком городе.
— То город велетабов на реке Сож, что в Днепр впадает. Будет оказия, найдём твою родню да отправим тебя, Славица, к ним.