Беседа завязалась.
Хитрый и тонкий капеллан с первых же фраз так умел понравиться командору, что тот и сам не заметил, как просидел до вечерен, и только звон церковного колокола, призывавший к молитве, заставил его расстаться с капелланом.
На следующее утро он зашёл снова, и, видя, что отцу Амвросию гораздо лучше, пригласил его к себе, к великому огорчению брата Петра, и проговорил с ним целый день.
Предметом их разговоров, разумеется, были отношения между Литвой, Польшей и Орденом. Как яростный католик, командор во что бы то ни стало прежде всего хотел обратить всю языческую жмудь в христианство и затем уже бросить её под ноги немцам. По его словам, славяне, за исключением поляков, — он делал эту уступку ради дорогого гостя — были низшей расой, годной только для рабства, а господствовать над ними были призваны только немцы.
Капеллан, улыбаясь, слушал эти немецкие бредни и всё поддакивал. Ему уже удалось несколько раз кольнуть самолюбие командора, напомнив ему грубый ответ Вингалы, на требования, предложенные именем великого магистра.
При этом намеке граф Брауншвейг вспыхнул.
— Я послал донесение великому магистру в Мариенбург, надеюсь скоро получить разрешение немножко потревожить этих лесных дикарей.
— Да уж вы и то спалили их слободу! — улыбаясь, заметил капеллан.
— Да — это было глупое дело, на которое, не посоветовавшись со мной, рискнул командор Гох, Прейцбургского конвента, — проговорил с досадой граф. — Задумано глупо, исполнено ещё глупее, десять человек убитых, и в том числе какой воин-рыцарь — брат Эрлих — богатырь, каких я и с роду не видал, коня за передние ноги поднимал!
— Вы говорите — убит. Вы ошиблись, я сам видел его вчера в числе пленных, захваченных в Эйрагольском замке.
— Как, жив? А мы уже два дня по нем панихиды поём, — воскликнул командор, — быть не может!
— Но это нисколько не избавляет его от смерти: не сегодня, так завтра эти дикие волки его сожгут на костре во славу своего деревянного Перкунаса!
— Как сожгут?!
— Да точно так же, как сожгли графа Кольмарка и десять других рыцарей, которые попались в большом набеге на Троки!
— Так неужели же этого бедного Эрлиха ожидает такая ужасная участь?
— Конечно, если вы только не пожелаете спасти его! — тонко заметил капеллан.
— Спасти его, но как? Войны с Литвой ещё нет. Эйрагольский замок высок и крепок, я со своими двенадцатью рыцарями и сотней драбантов лбы разобьём об его стены! Как же спасти его?
— А очень просто. Но тайна прежде всего! — таинственно проговорил капеллан.
— Молчание — одна из обязанностей рыцарских, — сказал командор.
— Ну, так слушайте. Вы, вероятно, слышали, Скирмунда, эта заклятая язычница, объявила себя вайделоткой. Её повезут посвящать в Полунгу, на берегу моря. Вместе с ней повезут туда и рыцаря, чтобы принести его там в жертву — вы меня поняли? Путь их лежит близ вашей границы. Чего нельзя сделать за стенами замка, то возможно в чистом поле или в дремучем лесу. Вот вам случай отомстить и, к тому же, спасти товарища!! Думаю, что за это и сам великий магистр не рассердится, а захватите княжну Скирмунду — вот и заложница в ваших руках.
Канонник (справа) и госпитальер
— Но когда же, когда её повезут? — с видимым любопытством спросил командор. Очевидно, идея мести и спасения товарища понравилась ему.
— Через девять дней, как раз в новолуние. У них всегда такой обычай: все свои богомерзкие обряды совершать в новолуние!
Долго ещё проговорили между собой хитрый капеллан и суровый рыцарь. С каждой фразой отец Амвросий всё больше и больше укоренял в командоре мысль отбить пленника и захватить серьёзную заложницу. Он знал, что князь Вингала боготворит свою дочь и что за её освобождение поступится всеми своими правами и исполнит требования ордена, которые несколько дней тому назад так презрительно отверг.
Снова колокол зазвонил на высокой колокольне, но на этот раз совсем другим звоном. Это был сигнал к обеду, и со всех концов замка потянулись к трапезной братья-рыцари.
Младший из братии, только что поступивший брат Иоанн, ещё совсем молодой человек, с выразительным, красивым лицом, прочел молитву. Капеллан конвента, невзрачный и злой старикашка, благословил трапезу, и все уселись.
Командир посадил рядом с собой гостя и весь обед говорил только с ним и, к великой радости брата Петра, приказал подать на обед две бутылки старой венгржины. Этого было немного на 15 человек, но важен был принцип.