Очевидно, известие об арканах, употребляемых татарами против закованных в железо рыцарей, навело Витовта на новые мысли: он долго молчал.
— Знаю я этого старого татарского мудреца Джелядина, — начал он, — давно знаю, сколько раз заезжал к нему. Что же он ни разу не показал мне своей воинской забавы? Но сына его я вовсе что-то не помню!
— Он ещё очень молод, говорят, только недавно и пускать-то его к гостям стал старый мирза.
— И то правда; вот уже два года, как я у него не был, непременно заеду на обратном пути из Трок. А тебе спасибо, старый боевой товарищ, за разумное слово и за совет. Помни только одно: я душой литвин, душой ненавижу немцев больше всех вас вместе и имею на то право.
Но помни ещё — я князь и повелитель моей земли, я отвечаю за её благосостояние, я не могу дозволить, чтобы за один мой неосторожный шаг платились головами и имуществом мои верные подданные, я должен ждать и глубже всех таить в себе чувство обиды, ненависти и мести. Но настанет час, он близок, — и я скажу всем вам, а тебе первому: «Друзья и братья — вперёд на немцев, вперёд на страшный бой, на последний бой!»
— Амен! — кончил торжественно Бельский и перекрестился; Витовт крепко обнял его.
— А теперь иди к себе, отдохни, а завтра прошу явиться, я принимаю послов великого магистра. Чем больше и великолепней свита, тем лучше. А теперь спать!
Старый воевода не заставил себе повторять приказания, он поклонился и вышел, оставив Витовта погружённым в глубокие думы.
Долго просидел великий князь в таком положении. Давно уже по всему замку зажглись огни и ночная стража на бойницах сменила дневную, а он не трогался с места и не приказывал зажечь свечи. Он был так погружён в свою крепкую думу, что и не заметил, как ночь мало-помалу распростерла свой покров и над замком, и над озером, и над бесконечной зелёной далью.
Тихо, беззвучными шагами подошла великая княгиня Анна Святославовна к дверям покоя своего державного супруга. Ночная внутренняя замковая стража имела приказ пропускать только её одну в частные покои великого князя. Дверь тихо отворилась, княгиня остановилась в изумлении на пороге: в покое было темно, только полоска лунного света, пробиваясь сквозь узорчатое окно, дробилась на полу.
Витовт вздрогнул и поднял голову. Глубокая сердечная дружба связывала его с княгиней. Они были уже в том возрасте, когда пыл любви сменяется дружбой. Ему было 64 года, ей более пятидесяти. Целую долгую жизнь, исполненную опасностей и тяжёлых кровавых жертв, провели они рука об руку, деля и горе, и радость. Никогда ещё слово упрека или раздора не гремело между ними. Даже в страшную минуту, когда было получено известие, что единственные сыновья их, малютки Иван и Юрий, оставшиеся заложниками у тевтонских рыцарей, отравлены, она не упрекнула мужа[42].
— Это ты, Анна? — спросил Витовт, поднимая голову, — как хорошо, что ты пришла. Мысли тяжёлые, невыносимые жгут и томят мою душу.
— Э, полно, Александр[43], злые дни миновали. Береги только себя, в тебе одном залог счастья и покоя и семьи твоей, и родной Литвы!
— Семьи! — каким-то упавшим голосом проговорил Витовт, — ты одна да наша малютка Рака — вот и все вы! Ах, как мне невыразимо больно в такие минуты вспомнить про наших милых бедных малюток. Ведь если бы не злодеи немцы, были бы у меня преемники, были бы два витязя литовских! Завтра, завтра я опять увижу этих ненавистных крыжаков, завтра снова должен буду говорить с ними, слушать их мерзкую вкрадчивую речь лисиц. О, с каким бы я восторгом велел схватить их, бросить в темницу и капля по капле влить им в рот того самого яду, каким они отравили наших малюток!
— Господь велит прощать врагам, — тихо сказала княгиня.
— Прощать! — воскликнул Витовт, и лицо его приняло страшное выражение, — простить этим злодеям?! Да разве можно простить змею, кусающую в пятку! Казнить каждую змею, истребить весь её род до последнего змееныша — долг каждого честного человека. О, Боже всесильный! — в каком-то диком экстазе произнёс он, — не раз, не два, сотни раз ежедневно слышал ты мои клятвы мести и ненависти к этим злодеям. Господи, или укрепи меня на святое дело мести, или уничтожь меня одним ударом!
— Что с тобой, Александр, ты так расстроен сегодня, или дурные вести дошли до тебя? Скажи, поделись со мной твоим горем. Мы много делили и счастья, и горя.
42
Отравление сыновей Витовта часто упоминается в литературе. Но историкам эти мальчики неизвестны. —
43
Княгиня Анна, в девичестве княжна смоленская, была православной и обычно называла своего мужа Александром — именем, данным при крещёнии его по греческому обряду. —