— Кто тебе мешает, сходи, коли хочешь. Я ещё ни разу не сходил с места, не встретив врага!
— Позволь мне хотя бы созвать сюда моих нукеров.
— Ни с места! Мы и одни управимся, не правда ли, пан Юзеф?
— Два родовитых поляка на одного медведя — не слишком ли это будет много! — гордо сверкнув глазами, отвечал Седлецкий. — С вашей ясной милостью, я бы без трепета и на льва, и на грифона пошёл!
— Тысяча копий! Я ждал такого ответа! Пан Юзеф — храбрый рыцарь! — с улыбкой удовольствия проговорил Бельский и взялся за самострел.
Сигнал ловчего повторился гораздо ближе, длинными протяжными перекатами.
— Ясный пан! — снова взмолился татарин, — зверь большой, очень большой. Всё может случиться.
— Молчи, трусишка! — крикнул ему в ответ старый воевода, — или ты никогда не видал медведя?!
— Мирза Туган не трус! — вспыхнув весь, проговорил татарчонок, — но ясный пан гость моего отца, и я должен оберегать его от опасности.
— Оберегай себя! — крикнул ему в свою очередь Седлецкий, — мы и без тебя убережём ясного пана!
Молодой татарин ничего не ответил и только сверкнул глазами на обидчика.
В лесу слышался какой-то неясный шум и треск, словно по кустам и валежнику пробиралось огромное стадо. Треск сломанных сучьев слышался очень близко: какой-то громадный зверь прокладывал себе дорогу целиной.
Бельский насторожился. Ярый охотник, он много раз бывал на охоте на медведей, но эта охота была зимняя, на берлогу, с рогатиной и ножом; ему ещё ни разу не приходилось встречаться со зверем летом в лесу, и он не подозревал всех опасностей встречи.
Пан Зигмунт Бельский
Поднятый облавщиками, медведь бросился в противоположную сторону и быстро шёл на четырех лапах по давно излюбленной тропе. Это был громадный зверь с вылезшей местами тёмно-бурой шерстью. Раненый стрелою одним из облавщиков в то время, когда он старался прорваться сквозь цепь, он освирепел от боли и шёл напролом, ломая тощие сосёнки и ёлочки, как тростник, глаза его были налиты кровью, на губах пена.
Старый воевода стоял на самом лазу, зверь давно уже видел его и с удвоенной яростью и быстротою бросился на это новое препятствие. Он не поднялся, как большей частью делают медведи, на задние лапы, но с рёвом, подпрыгивая как-то боком, шаром выкатился на прогалинку и в одну секунду очутился уже в двух шагах от Бельского.
Тот не ожидал такого нападения. Все медведи, которых ему случалось бить, поднятые из берлоги, или поднимались на задние лапы и шли грудью на рогатину, или позорно бежали.
Старый воевода едва успел прицелиться и спустить стрелу, стрела угодила зверю в ущерб левого плеча и глубоко впилась в тело. Зверь заревел и одним прыжком бросился на Бельского, тот успел отскочить и схватиться за рогатину, но разъярённый зверь снова бросился на него, одним ударом лапы расщепил вдребезги его копьё-рогатину и всей массой навалился на охотника.
Минута была критическая. Всё это совершилось так быстро, что Седлецкий, бывший ближе всех от места действия, не успел ещё опомниться и броситься на помощь, как молодой Туган-мирза был уже возле своего гостя. Лук звякнул и стрела, шипя, вонзилась в самый глаз зверя.
Медведь дико рявкнул от страшной боли, бросил поверженного охотника и, в одно мгновение поднявшись на задние лапы, кинулся на татарчонка. Тот, казалось, только и ждал этого. Нагнув голову, он сам бросился под грудь страшного зверя и вонзил ему в живот короткий широкий нож.
Зверь захрапел и, как подрубленный дуб, медленно повалился на землю, яростно махая лапами. Он чуть не задавил в своём падении молодого татарчонка, но тот, с быстротою кошки, высвободился из-под поверженного противника.
Только в это мгновение пришёл в себя пан Седлецкий и пустил стрелу в околевающего зверя.
— Опоздали, пан ясный! — с усмешкой проговорил Туган-мирза. — Слава Аллаху, опасность миновала.
С этими словами он бросился к старому Бельскому и помог ему подняться на ноги. Кроме легких царапин он не успел получить других повреждений, но нервное потрясение было велико, и старик еле держался на ногах.
— Кто убил зверя? — были первые его слова.
— Последний выстрел был мой! — развязно заметил Седлецкий.
— По мёртвому зверю — это правда! — вмешался в разговор пан Доронович, один из близко стоявших панов, человек лет за сорок, видевших всю сцену битвы, но не поспевший на выручку.
— Значит, я лгу? — воскликнул с гневом Седлецкий.