Сотворили вампиры усыпальницу для правителя своего и обрекли его на сон долгий, глубокий и беспробудный до пришествия Жертвы и возвращения дней непокорности. А потом…
— … потом приперлись дионы, поработили нас и на этом все кончилось. — Закончил Хаэ. Стряхнув с колен светлую шерсть и, состроив недовольную физиономию гордо удалился в неизвестном направлении, оставив меня с Лексом наедине.
— На самом деле Легион так распоясался, что вампиры сами подумывали избавиться от него. И действительно сотворили усыпальницу в недрах гор, где позже гномы соорудили Перевал. Вот только не вампиры своих кумиров спать укладывали, а те, кого люди называют Вечными. — Пояснил дион, вороша палкой поленья. — Как видишь, ничего из ряда вон выходящего. Правда, Хаэ забыл упомянуть такие мелочи как то, что символом Легиона был янтарь и то, что Cэш-лааль окончательно свихнулся перед тем как его уложили спать. Но последнее, сама понимаешь, поклонники в кумирах сознательно не замечают.
— Странно, я не помню подобного абзаца в легенде о Вечных. — Я поплотнее закуталась а куртку Лекса и устало зевнула. Небо не спеша светлело, предвещая скорое появление солнца. Лагерь боевых магов за стеной высокого кустарника давал о себе знать лишь еле слышными звуками сонного ворчания или тихими короткими разговорами стоящих на страже. Немилосердно хотелось спать и не верилось, что Вирлан остался-таки где-то в Акарэе и больше не мозолит глаза, что не нужно больше убивать время, без дела шатаясь по коридорам и что здесь и сейчас никто никуда не погонит и не наорет, срывая злость.
— Наверное так получилось из-за того, что Легион свергли все-таки после нашего пришествия, то есть когда для всех рас Тарлион исчез как таковой. Вечные мемуаров не оставили, а дионы хрониками с прочими расами не поделились, так что этот бой остался незамеченным.
— Угу. — Кивнула я, и уже чувствуя, что засыпаю, все-таки спросила: — А почему ты сказал, что Хаэ был свидетелем царствования Легиона?
— Потому, что он своими глазами видел как сходил с ума Cэш-Лааль и как из гениального стратега превращался в озлобленное, даже по меркам вампиров, чудовище. Поэтому он и не любит рассказывать легенду про Кровавый Легион, тем более, что все подробности сохранить для потомков ему не позволили. Да и потомков, собственно, у вампирьей расы нет.
— А кто же тогда сейчас в Тарлионе?
Лекс набросил на меня сверху походное одеяло и, немного помолчав, сказал:
— В мирах Осенней Башни время течет иначе, оно не стоит на месте, но и не движется вперед. Для Тарлиона нет будущего, и больше нет прошлого, вампиры обречены жить в одном дне. Не старея, не давая жизни потомству, не умирая от старости. И помнить каждый миг последнего дня перед падением в безвременье.
Три тысячи триста восемнадцатый год от Великого Разделения. Двадцать восьмой день третьего месяца лета
В камине лениво ворчал черный колдовской огонь, согревая в своих объятиях маленький котелок с тихо булькающим варевом, источающим тонкий запах осеннего утра. Сквозь приоткрывшуюся створку окна в комнату ворвался шум ливня и влажное дыхание ночного ветра, тут же устремившееся к горящему очагу. Пламя сонно поглотило нахального гостя и, выпустив трескучую искру, вернулась к своим размеренным движениям призванным напитать зелье магической силой. Все в этот темный час дышало спокойным умиротворением: вода, капавшая с подоконника, беззвучно приземлялась в высокий ворс ковра, шум за окном убаюкивал мягкостью звуков и даже гром устало притих. Комната дышала покоем и только хрипящие звуки, вовсю тревожащие поздний час, раздавались из-за перевернутого дивана. Любопытный сквозняк приоткрыл дверь, впустив следом за собой луч золотистого света тут же скользнувшего к источнику звука: корчащемуся на полу мужчине. Руки с тонкими аристократичными пальцами судорожно царапали горло словно пытаясь снять невидимый ошейник, глаза с янтарным блеском были наполнены ненавистью…. Свет испуганно отразился на длинных оскаленных в немой ярости клыках и поспешил спрятаться в камине, где был тут же проглочен довольно урчащим черным пламенем. Изломанное судорогой тело затихло, пылающий взгляд укрылся за завесой золотистых ресниц, и только тонкие ноздри жадно вдыхали ночной прохладный воздух. Вампир отдыхал перед новой схваткой, он чувствовал ток крови, наполненной небывалой силой. Такой близкой и такой знакомой.
— Я помню тебя. — Голос был хриплым, словно вампир не говорил долгие века и его горло отвыкло издавать звуки. — Я помню тебя, человеческий маг.
— Рад за тебя. — Хозяин спокойного голоса уютно устроился в мантии теней у окна. Светлые волосы мага забранные в высокий хвост едва-едва не доставали до укрытого ковром пола и ниспадающей светлой мантии. — Впрочем, вы, вампиры, всегда отличались хорошей памятью. Особенно в тех случаях, когда помнить больше нечего кроме последних минут жизни.