Айрес Гомес не только обомлел, он, можно сказать, оцепенел. Мог ли он ослушаться дона Антонио де Мариса, который так дружески с ним говорит? Но как пожать руку, которая только что его оскорбила?
Если бы он успел уже объявить, что уходит, он был бы свободен от всех обязательств. Но приказание дона Антонио застало его врасплох: поступить по-своему он не решался.
— Ну что же ты, Айрес?
Эскудейро протянул похолодевшую руку; индеец пожал ее и улыбнулся.
— Ты друг, и Пери больше тебя не будет привязывать.
После этих слов присутствующие догадались о том, что произошло, и не могли удержаться от смеха.
— Дикарь проклятый! — сквозь зубы пробурчал эскудейро. — Вечно ты что-нибудь выкинешь.
Удар колокола позвал всех на ужин.
XI. ПРОДЕЛКА СЕСИЛИИ
Вечером того же воскресенья, столь богатого событиями, Сесилия и Изабелл, обнявшись, вышли из сада.
Обе были в белом; обе — очень хороши собой, но каждая — по-своему. Сесилия была воплощенная нежность, Изабелл — страсть. Голубые глаза лукаво смеялись, черные — горели огнем.
Улыбка Сесилии была похожа на капельку душистого меда, проступившего на ее тонко очерченных губах. Улыбка Изабелл походила на слетающий с уст поцелуй.
Стоило только взглянуть на белокурую девушку, такую стройную и нежную, как мысли сами собой устремлялись к небесам, прочь от всего земного, и казалось, что перед вами ангел.
Когда же взгляд падал на смуглянку, томную и чувственную, вы сразу спускались на землю; вы забывали об ангеле ради женщины: воображению вашему рисовались не райские кущи, а тихий, полный очарования уголок земли, где жизнь подобна мимолетному сновидению.
Когда они выходили из сада, Сесилия лукаво посматривала на свою спутницу, и можно было догадаться, что девушка, по обыкновению, задумала подшутить над сестрой.
Изабелл, до сих пор еще находившаяся под впечатлением утренней сцены, шла опустив глаза; после того, что произошло, ей стало казаться, что все, и прежде всего сам Алваро, узнают ее тайну, которую она так долго от всех скрывала.
Но при этом она чувствовала себя счастливой; смутная и неясная надежда наполнила ей сердце, запечатлев на ее лице тот восторг и единение со всем миром, какие бывают у человека, верящего, что он любим.
На что она надеялась? Она и сама не знала. Но воздух казался ей благоуханнее, солнце ярче, взгляд ее видел все в розовом свете, и даже легкое прикосновение кружев к ее бархатистой шее было для нее радостью.
Непостижимым женским чутьем Сесилия угадывала, что в душе сестры происходит нечто необычайное, И она дивилась этой новой, сияющей красоте ее смуглого лица.
— Какая ты красивая! — вырвалось у нее.
Обняв Изабелл, она нежно поцеловала ее в щеку, и та ответила ей горячей лаской.
— А браслет свой ты не надела? — воскликнула она, поглядев на руку Сесилии.
— И верно ведь! — ответила девушка не без досады.
Изабелл решила, что досада эта вызвана обыкновенной забывчивостью; но в действительности Сесилия боялась выдать себя.
— Давай сходим за ним.
— Нет, что ты! Скоро начнет темнеть, и тогда прощай наша прогулка.
— Ну так и я сниму свой, а то мы с тобою уже не сестры.
— Не надо. Обещаю тебе: когда мы вернемся, мы опять будем сестрами.
Сесилия сказала эти слова с лукавой улыбкой.
Они подошли к дому. Дона Лауриана разговаривала с сыном, а дон Антонио де Марис и Алваро прогуливались у ограды.
Сесилия направилась к отцу, ведя за собой Изабелл, у которой потемнело в глазах, как только она приблизилась к кавальейро.
— Отец, — сказала девушка, — нам хочется погулять. Такой чудный вечер! Что, если я попрошу вас и сеньора Алваро пойти с нами?
— Мы поступим так, как всегда, — улыбаясь, ответил фидалго, — исполним твой приказ.
— Ну какой же это приказ, отец! Просто желание.
— А разве желание нашего ангела не приказ?
— Значит, вы пойдете с нами?
— Разумеется.
— А вы, сеньор Алваро?
— Я… я повинуюсь.
Заговорив с молодым человеком, Сесилия зарделась, но овладела собой и вместе о Изабелл стала спускаться по лестнице.
Алваро был печален. После разговора с Сесилией он виделся с нею еще раз за ужином и заметил, что девушка избегает его взглядов; за все время она не сказала ему ни слова. Кавальейро решил, что это результат его вчерашнего безрассудства, однако Сесилия выглядела веселой и довольной — трудно было предположить, что она все еще сердится.
В ее обращении с ним чувствовалось скорее равнодушие, чем неприязнь. Можно было подумать, что девушка успела позабыть все, что между ними произошло. Поэтому Алваро пал духом и даже слова дона Антонио, назвавшего его своим сыном, не развеяли его грустных мыслей: счастье это порою казалось ему лишь сладким сном, который вот-вот развеется.
Девушки спустились в долину и пошли среди зарослей кустарника, которые прихотливым лабиринтом окаймляли лесную поляну.
По временам Сесилия отпускала руку сестры и, забежав вперед по извилистой тропинке, пряталась от нее за деревьями. Когда Изабелл ее все-таки находила, обе хохотали и, обнявшись, шли дальше. —
Потом вдруг Сесилия замедлила шаги, чтобы дон Антонио и Алваро могли их догнать; при этом у нее был такой лукавый вид, на лице появилась такая плутовская улыбка, что Изабелл встревожилась.
— Забыла совсем, мне надо кое-что вам сказать, отец.
— Да? А что такое?
— Это тайна.
— Ну, так скажи сейчас.
Сесилия, оставив Изабелл, взяла отца под руку.
— Извините меня, сеньор Алваро, — сказала она, оборачиваясь к кавальейро, — поговорите пока с Изабелл. Скажите ей, нравится ли вам этот хорошенький браслет. Вы его еще не видали?
И, продолжая улыбаться, она пошла вперед, уводя с собой отца. Вся ее тайна заключалась в этой шаловливой проделке: ей надо было непременно оставить Алваро и Изабелл наедине, бросив слова, которые не могли им быть безразличны.
Слова эти взволновали обоих. Изабелл все поняла: Сесилия обманула ее, чтобы заставить принять подарок Алваро; взгляд Сесилии, когда она уходила с отцом, открыл ей все.
Что же касается Алваро, то он увидел только, что Сесилия как нельзя лучше доказала свое презрение и полное равнодушие к нему. Но он никак не мог понять, почему она не сберегла их тайны, почему она посвятила в нее Изабелл.
Оставшись наедине, молодые люди не смели поднять глаз. Взгляд Алваро был прикован к браслету. Изабелл, вся дрожа, чувствовала этот взгляд и страдала так, как будто руку ей сдавили железным кольцом.
Они долго шли молча. Наконец Алваро, чтобы вызвать девушку на объяснение, первый решился нарушить молчание.
— Что же все это значит, дона Изабелл? — спросил он с мольбою.
— Не знаю! Надо мной посмеялись! — пробормотала Изабелл.
— Как так?
— Сесилия убедила меня, что этот браслет подарил ей отец, и заставила меня принять его. Если бы я только знала…
— Что это мой подарок? Вы бы не приняли его? —
— Никогда! — воскликнула Изабелл.
Алваро удивил тон, каким девушка произнесла последнее слово: оно прозвучало как клятва.
— А почему? — спросил он минуту спустя.
Изабелл посмотрела на него своими большими черными глазами. В этом глубоком взгляде было столько любви и горечи, что, если бы Алваро его разгадал, он получил бы ответ на свой вопрос. Но кавальейро не понял ни взгляда, ни молчания Изабелл; он видел только, что здесь скрывается какая-то тайна, и ему захотелось узнать правду.
Он подошел совсем близко и сказал печально и кротко:
— Простите меня, дона Изабелл. Я знаю, что позволяю себе нескромность, но нам необходимо объясниться. Вы говорите, над вами посмеялись. Посмеялись и надо мной. Не находите ли вы, что лучшим способом окончить эту игру было бы откровенно все рассказать друг другу.