Индеец делал нечеловеческие усилия, чтобы справиться с тяжестью обломка, который, казалось, вот-вот его раздавит; одной рукой он ухватился за ветку дерева; до последней степени напрягши все мускулы, он старался не потерять равновесие.
Дерево дрожало. Казалось, камень сию же минуту скатится вниз вместе с индейцем и раздавит сидящую под скалой девушку.
Услыхав крик, Сесилия подняла голову и недоуменно взглянула на отца, не подозревая об опасности, которая ей грозила.
Предупредить беду, побежать, схватить, спасти от смерти — вот что стало единственной мыслью, единственным побуждением дона Антонио де Мариса, до безумия любившего дочь. И он стремительно кинулся к ней.
Как только фидалго принес едва не потерявшую сознание девушку в объятия матери, индеец одним прыжком очутился внизу на середине лужайки. Несколько раз перевернувшись, камень грохнулся вниз с высоты и глубоко врезался в землю.
Только теперь оцепеневшие от страха очевидцы этой сцены вскрикнули: они поняли, как велика была опасность, которая миновала.
Широкая борозда пролегла от выступа скалы до того холмика, где только что сидела Сесилия; пронесшийся камень выдрал траву и взрыхлил землю. Дон Антонио, все еще бледный и потрясенный, отвернулся от этого страшного места, где воображению его уже рисовалась могильная плита, и обратил свой взор на индейца, который явился в нужную минуту, как некий добрый дух бразильских лесов.
Фидалго не знал, чему больше дивиться: силе и героизму индейца, спасшего его дочь, или той сверхъестественной ловкости, с которой тот сам спасся от неминуемой смерти.
Что же касается чувства, которое толкнуло его на этот подвиг, то оно нисколько не удивило дона Антонио. Фидалго знал, каков истинный характер наших индейцев, на которых историки возвели столько нелепейшей клеветы; он знал, что индейцы, если с ними не вступают в войну и не провоцируют их на месть, бывают великодушны и могут иметь высокие побуждения и совершать самые благородные поступки.
Воцарилось глубокое молчание. Но сейчас от недавнего идиллического спокойствия семьи, собравшейся на берегу Пакекера, не осталось и следа.
Дона Лауриана и Изабелл, встав на колени, творили благодарственную молитву. Сесилия, все еще не опомнившаяся от испуга, прижималась к груди отца и с нежностью целовала его руку. Индеец скромно стоял в стороне не в силах оторвать восхищенного взора от спасенной им девушки.
Наконец дон Антонио, обняв одной рукой дочь, подошел вместе с нею к индейцу и приветливо протянул ему руку. Тот низко поклонился и эту руку поцеловал.
— Какого ты племени? — спросил фидалго на языке гуарани.
— Гойтакас45, — ответил индеец, гордо подняв голову.
— Как тебя зовут?
— Пери, сын Араре, первого в своем племени.
— Я — португальский фидалго, я — белый враг твоего народа и завоеватель твоей земли. Но ты спас жизнь моей дочери, и я предлагаю тебе дружбу.
— Пери принимает ее. Ты уже давно стал мне другом.
— Как это могло быть? — удивленно спросил дон Антонио.
— Слушай.
И на туземном языке, таком богатом и поэтичном, звучавшем так мягко, словно язык этот родился из шелеста ветра в листве и из щебета лесных птиц, он начал свой простодушный рассказ:
— Было то время года, когда цветет золотое дерево46. Тело Араре и его оружие укрыла земля. Остался один только лук, с которым он ходил на войну. Пери созвал всех воинов своего племени и сказал:
«Отец мой умер. Тот из нас, кто окажется сильнее всех, возьмет лук Араре. Все на войну!»
Так сказал Пери. Воины ответили ему: «Все на войну!»
Солнце озарило землю — мы двинулись в путь; луна взошла на небо — мы пришли к цели. Мы сражались, как сражаются гойтакасы. Всю ночь была битва. Лилась кровь, пылал огонь.
Когда Пери опустил лук Араре, в табе белых не осталось ни одной стены47, ни одного живого человека, все стало пеплом.
Пришел день и принес свет; пришел ветер — разнес пепел.
Пери всех превзошел. Он стал первым в своем народе, ибо был самым могучим из воинов.
Мать пришла к Пери и сказала:
«Пери, вождь гойтакасов, сын Араре, ты великий воин, ты могуч, как твой отец; твоя мать любит тебя».
Воины пришли и сказали:
«Пери, вождь гойтакасов, сын Араре, ты самый храбрый в племени, тебя больше всех боятся враги. Воины послушны тебе».
Женщины пришли и сказали:
«Пери, первый из всех, ты прекрасен, как солнце, и гибок, как тростник, что подарил тебе имя, женщины — твои рабыни».
Пери выслушал и ничего не ответил; ни слова матери, ни речи воинов, ни любовь женщин его не развеселили.
В доме с крестом, среди огня, Пери увидел сеньору белых. Она была светла, как дочь луны, и прекрасна, как лебедь.
Глаза ее были цвета неба; волосы цвета солнца; одета она была в облако; пояс у нее был из звезд, а в волосах перья из света.
Огонь погас; дом с крестом рухнул.
Ночью Пери приснился сон; к нему явилась сеньора белых. Она была грустна и сказала так:
«Пери, свободный воин, ты мой раб, ты всюду пойдешь за мной, как утренняя звезда за рассветом».
Луна повернула свой алый лук, когда мы вернулись с войны. Каждую ночь Пери видел сеньору, вокруг нее было облако — она не касалась земли, а Пери не мог подняться на небо.
Когда дерево кажуэйро теряет листву, оно как мертвое, у него нет цветов и нет тени; оно плачет тогда слезами, сладкими, как мед его плодов.
Так горевал и Пери.
Сеньора больше не появлялась, но сеньора всегда стояла перед глазами Пери.
Деревья зазеленели. Птички свили новые гнезда, сабиа пела, все смеялись; сын Араре вспомнил об отце.
Настало время войны.
Мы вышли, шагали долго, пришли на берег большой реки. Воины разбили лагерь; женщины развели огонь; Пери взглянул на солнце.
Он увидел ястреба в небе.
Был бы Пери ястребом, он бы взвился в небеса, чтобы увидеть свою сеньору.
Подул ветер.
Был бы Пери ветром, он бы понес свою сеньору по воздуху.
Он увидел — легла тень.
Был бы Пери тенью, он шел бы за своей сеньорой во мраке ночи.
Трижды засыпали птицы.
Мать его пришла и сказала:
«Пери, сын Араре, белый воин спас твою старую мать от смерти и белая девушка — тоже».
Пери взял оружие и ушел. Он пошел посмотреть на белого воина и стать его другом. И на дочь сеньоры — и стать ее рабом.
Солнце было в зените, когда Пери пришел к реке. Он долго смотрел на твой большой дом.
Белая девушка явилась.
То была сеньора, та, что приходила к Пери во сне. Она не грустила как прежде — она была весела. Она сошла с облаков и звезд.
Пери сказал:
«Сеньора сошла на землю: ее отпустила луна, ее мать. Пери, сын солнца, будет охранять сеньору здесь, на земле».
Глаза Пери глядели на сеньору, а уши внимали стуку сердца. Отломился камень и хотел умертвить сеньору.
Сеньора спасла старую мать Пери. Пери не хотел, чтобы сеньора опять загрустила и воротилась на небо.
Белый воин! Пери, вождь своего народа, сын Араре из племени гойтакасов, искусный в сражениях, предлагает тебе свой лук — ты стал ему другом.
На этом индеец окончил свой рассказ.
Все время, пока он говорил, выражение неукротимой гордости, силы и отваги сверкало в его черных глазах и придавало его лицу какое-то особое благородство. При всем своем простодушии, этот сын лесов казался царем: поистине царственной была его сила.
Едва он окончил свою речь, как вся надменность воина вдруг исчезла; он стал смиренным, робким; он чувствовал себя всего только варваром перед цивилизованными — людьми; инстинкт говорил ему, что знают они много больше, чем он.
Дон Антонио с улыбкой выслушал его речь, то замысловатую, то наивную, как первые слова, которые лепечет ребенок у материнской груди. Фидалго переводил Сесплии, как умел, этот поэтический рассказ. Девушка ужо оправилась от испуга. Преодолевая страх, который внушал ей туземец, она старалась вникнуть в смысл его речей.
45
Гойтакасы — одно из индейских племен группы гуарани-тупинамба. Их пребывание на Атлантическом побережье Бразилии оставило след в географических названиях: на берегах реки Параибы, в штате Рио-де-Жанейро, доныне существует равнина Гойтаказес.
46
Золотое дерево — сапукайя; дает плоды в виде орехов. Сапукайя цветет в сентябре (в южном полушарии сентябрь — весенний месяц), причем, как указывает в своем комментарии автор, теряет в этот период листву и вся сплошь покрывается желтыми цветами.
47
…в табе белых не осталось ни одной стены… — Таба — индейское слово, означающее «поселение». Автор указывает, что речь идет о городе Витории, ныне столице штата Эспирито-Санто. Гойтакасы дважды разрушали до основания этот город.