В ту же ночь индеец построил себе маленькую хижину на выступе скалы; там он и поселился.
Прошло три месяца.
Сесилии лишь на короткое время удалось побороть в себе отвращение к краснокожему, это было тогда, когда она приказала ему остаться; потом ей даже не вспомнилось, что нехорошо быть неблагодарной, и она перестала скрывать свою неприязнь.
Стоило только индейцу подойти к ней поближе, как она испуганно вскрикивала, или убегала, или просто приказывала ему уйти. Пери, который успел уже научиться португальскому языку и понимал ее слова, удалялся, приниженный и печальный.
Но он был все так же ей предан. Он сопровождал дона Антонио де Мариса в его поездках, помогал ему своим опытом, показывал места, богатые золотом или драгоценными камнями. А в остальное время он без устали обегал леса, чтобы сорвать душистый цветок или поймать диковинную птичку, и отдавал их фидалго с просьбой подарить Сеси, ибо сам уже не решался подойти к ней, боясь, что она будет недовольна.
«Сеси»— так индеец стал называть свою сеньору, когда узнал, что имя ее Сесилия.
Однажды девушка услыхав, что он назвал ее так, нашла в этом новый предлог рассердиться на своего безропотного раба, который покорно слушался каждого ее жеста, и сурово спросила его:
— Почему ты зовешь меня «Сеси»?
Индеец печально улыбнулся.
— Ты разве не можешь выговорить «Сесилия»?
Пери отчетливо по слогам произнес полное имя девушки. Это было тем более удивительно, что его родной язык не знает четырех португальских букв — ив числе их буквы «л».
— В таком случае, — не без любопытства спросила девушка, — раз ты можешь правильно произнести мое имя, почему ты зовешь меня иначе?
— Потому, что имя «Сеси»у Пери в душе.
— Ах, у вас есть такое слово?
— Да.
— Что же оно означает?
— То, что Пери чувствует.
— А по-португальски?
— Пери не хочет, чтобы сеньора знала.
Девушка нетерпеливо топнула ногой.
Как раз в это время шел дон Антонио. Сесилия подбежала к нему.
— Отец, что значит на туземном языке слово «Сеси»?
— «Сеси»? — переспросил фидалго, припоминая. — Да, вспомнил! Это глагол, который означает «печалиться», «огорчаться».
Девушке стало стыдно: она поняла, как она была неблагодарна, и, вспомнив, как много для нее сделал индеец и как она сурово обходилась с ним все это время, нашла, что была злой, себялюбивой, жестокой.
— Какое нежное слово! — сказала она отцу. — Так поют птицы.
С этого дня она переменила отношение к Пери: понемногу перестала его бояться; его непосредственная натура ей стала понятнее; сначала она видела в нем раба, а теперь — друга, преданного и верного.
— Зови меня Сеси, — говорила она иногда индейцу, улыбаясь. — Это нежное имя будет напоминать мне о том, какой я была злой, и научит меня быть доброй.
V. ПОДЛОСТЬ
Пора продолжить теперь наш рассказ, который мы прервали, ибо необходимо было упомянуть о некоторых событиях, совершившихся ранее.
Вернемся же в убежище, где мы оставили Лоредано и двух его приятелей, до смерти напуганных голосом, неожиданно раздавшимся из-под земли.
Оба его сообщника, как и все люди низшего сословия в те времена, были до крайности суеверны: они приписали случившееся сверхъестественной силе и решили, что это глас божий. Что же касается Лоредано, то он был не из таких, чтобы поддаться подобной слабости. Он слышал голос, и голос этот, пусть даже глухой и замогильный, мог быть только голосом человека.
Только кто этот человек? Дон Антонио де Марис? Кто-нибудь из авентурейро? Этого он не мог сказать и терялся в хаосе всевозможных предположений и догадок.
Он сделал Руи Соэйро и Бенто Симоэнсу знак, чтобы те следовали за ним; и, спрятав на груди зловещий клочок пергамента, который породил уже столько преступлений, пошел вперед. Не успели они сделать и сотни шагов, как заметили, что впереди идет некий кавальейро. Итальянец сразу же его узнал: это был Алваро.
Молодой человек искал уединения, чтобы на свободе думать о Сесилии, но главным образом чтобы поразмыслить над тем, что произошло этим утром и чего объяснить себе он никак не мог.
Стоя поодаль, он заметил, как окно Сесилии отворилось, как в нем появились обе девушки, как они посмотрели друг на друга, а потом Изабелл упала на колени перед сестрой. Если бы Алваро мог услышать их разговор, многое бы для него прояснилось.
Увидав кавальейро, Лоредано обернулся к своим спутникам.
— Вот это кто! — воскликнул он, и глаза его заблестели. — Дураки вы! Все, что вам невдомек, вы сейчас же на бога валите!
И он презрительно на них посмотрел.
— Ждите меня тут.
— А что вы собираетесь делать? — спросил Руи Соэйро.
Итальянец удивленно на него посмотрел. Потом пожал плечами, как будто вопрос его спутника не заслуживал даже ответа.
Руи Соэйро хорошо знал нрав этого человека и понял значение его жеста, — остатки совести, еще сохранившиеся в его порочной душе, вдруг заговорили — он схватил итальянца за руку.
— Вы хотите, чтобы он нас выдал? — спросил Лоредано.
— Еще одно ненужное преступление! — возмутился Бенто Симоэнс.
Итальянец посмотрел на них холодными, как сталь, глазами.
— Будет и более нужное, друг Симоэнс, — придет время — мы и о нем подумаем.
И, не дожидаясь ответа, он углубился в заросли кустарника, чтобы следовать за Алваро, который не спеша продолжал свой путь.
Молодой человек, как он ни был поглощен в тот день своими мыслями, помнил о том, как должен вести себя охотник, забираясь в глубь девственного леса.
В этих местах человек окружен опасностями со всех сторон; спереди, сзади, справа и слева, сверху и снизу может появиться неожиданный враг, скрывшийся в листве и умеющий незаметно к вам подкрасться.
Единственная защита от него — это тонкий слух, умеющий различить среди неясных шорохов леса те, которые нельзя отнести за счет ветра; это острое зрение и способность мгновенно ориентироваться, позволяющие глазу проникать во мрак зарослей, видеть сквозь густую листву деревьев.
Алваро был наделен этим чутьем искусных охотников.
Едва заслышав потрескивание сухих листьев, он поднял голову и огляделся вокруг; потом, осторожности ради, прислонился к стволу одиноко стоявшего дерева и стал ждать, не выпуская из рук клавина.
Теперь враг — будь то хищный зверь, змея или человек, — мог напасть на него только спереди: кавальейро непременно увидел бы его приближение и успел бы его встретить.
Притаившийся в листве Лоредано заметил эту уловку и заколебался. Но замысел их перестал быть тайной, итальянец подозревал, что не кто иной, как Алваро угрожающе произнес слово «предатели», и это подозрение еще больше утвердилось в нем, когда он заметил, сколь осторожен был кавальейро.
Алваро был для него опасным противником — он с необычайным искусством владел всеми видами оружия.
Его гибкая шпага со свистом разрезала воздух и поражала жертву стремительно и неотвратимо, как гремучая змея.
Кинжал, покорный легкой руке, на помощь которой приходило все его подвижное тело, наносил мгновенный, молниеносный удар: он чертил в воздухе огненный крест и, впиваясь в грудь врагу, поражал его насмерть.
Устремлялась ли пуля его клавина за птицей, парившей в небе, или за листом, который дрожал от ветра, — она никогда не обманывала. На площадке перед домом итальянцу не раз приходилось видеть, как Алваро, упражняясь в стрельбе, был настолько меток, что расщеплял в воздухе стрелы, которые по его просьбе пускал Пери. Сесилия в восторге хлопала в ладоши; Пери бывал доволен, что его сеньора радуется. Хотя для него подобные упражнения были сущим пустяком, он не мешал молодому кавальейро наслаждаться своим торжеством и приводить в восхищение всех обитателей «Пакекера».