Держа на руках Сесилию, Пери ступил на этот утлый мостик шириною всего в несколько пальцев.
Тот, кто бросил бы в эту минуту взгляд на ущелье, увидел бы, как, освещенная бледным отблеском пожара, над пропастью медленно скользит чья-то тень, похожая на одно из тех привидений, которые, как верят в народе, бродят в полночь по зубчатым стенам разрушенных замков.
Пальма гнулась, и Пери, качаясь над бездной, медленно двигался к противоположному ее краю. Крики дикарей звучали в воздухе, смешиваясь с грохотом такапе, которые сотрясали двери и стены здания.
Не оглядываясь на весь тот ужас, который он оставлял позади, индеец добрался до противоположного края пропасти и, держась одной рукой за ветви дерева, благополучно спустился на землю.
Потом, идя в обход, чтобы не наткнуться на лагерь айморе, он направился к реке; в кустах была спрятана маленькая лодка, на которой обитатели дома переправлялись через Пакекер.
После того как Сесилия уснула, Пери отлучился на час и за это время успел сделать все приготовления для головокружительного предприятия, цель которого была — спасти его сеньору.
Благодаря своей поразительной энергии, он с помощью веревки перебросил через пропасть этот висячий мост, затем поспешил к реке, пригнал в нужное место лодку и, в два прыжка, сумел снести в эту лодку все, что могло понадобиться Сесилии в пути.
Здесь были ее платья, одеяло из дамасского шелка, которое должно было заменить ей постель, кое-что из пищи, остававшейся в доме. Пери позаботился и о деньгах, которые дон Антонио должен был захватить с собою в Рио-де-Жанейро, — индеец был убежден, что фидалго без колебаний последует за ним, чтобы спасти дочь.
Добравшись до берега реки, индеец положил свою сеньору на дно лодки, бережно и осторожно, как малое дитя, укутал ее шелковой шалью, чтобы защитить от ночной росы, сел на весла — и лодка быстро, как рыба, заскользила в воде.
Поодаль, сквозь просвет ветвей, Пери увидел дом на скале, озаренный пламенем пожара, который все разгорался.
Вдруг на глазах у него разыгралась жестокая, страшная сцена, похожая на одно из тех видений, которые вспыхивают на миг, порожденные причудами бреда.
Фасад дома тонул во мраке. Пламя лизало стены, а ветер загонял это пламя в глубь здания. Пери увидел метавшихся во мраке айморе и чудовищную фигуру Лоредано, который, словно привидение, вздымался над готовыми поглотить его языками пламени.
Вдруг вся передняя стена рухнула, похоронив под собою полчища дикарей.
И тогда поистине фантастическая картина предстала глазам индейца.
Зала превратилась в море огня. Оставшиеся там люди, казалось, плавали в волнах этого пламени.
В глубине возвышалась величественная фигура дона Антонио де Мариса; он стоял посреди кабинета; в левой руке у него было распятие, правая направляла дуло пистолета в темный погреб, где притаился спящий вулкан.
Дона Лауриана сидела на полу, обхватив руками его колени; она была спокойна и готова ко всему; Айрес Гомес и несколько оставшихся в живых авентурейро стояли возле них на коленях и, застыв в неподвижности, образовывали как бы пьедестал этой скульптурной группы.
Среди обломков упавшей стены копошились зловещие фигуры айморе, похожие на дьяволов, пляшущих в пламени преисподней.
Все это явилось взору Пери за один миг, словно некая пантомима, озаренная ослепительной вспышкой молнии.
Вдруг раздался страшный грохот. Земля задрожала, воды реки вздыбились, словно поднятые тайфуном. Мрак окутал скалу, которая только что была озарена пламенем; потом все вокруг стихло и погрузилось в ночную тьму.
Рыдания раздирали грудь Пери, может быть единственного свидетеля этой ужасающей катастрофы.
Подавив свою скорбь, индеец налег на весло, и лодка понеслась по гладкой, точно полированной поверхности Пакекера.
XI. НА ПАКЕКЕРЕ
Когда утреннее солнца осветило долину реки, на месте, где высился «Пакекер», осталась только груда развалин. Огромные обломки скал, расколовшихся за одно мгновение, громоздились вокруг, будто их раздробил исполинский молот циклопа.
Возвышенность, на которой был расположен дом, исчезла с лица земли, и на ее месте образовалась большая воронка, похожая на кратер вулкана.
Вырванные с корнем деревья, взрытая земля, пепел, темной пеленою покрывший листву, — все это свидетельствовало о том, что здесь произошел один из тех страшных катаклизмов, которые сеют вокруг разрушение и смерть.
То тут, то там над грудами развалин появлялась одинокая фигура индианки. Уцелевшие женщины айморе оставались тут, чтобы оплакать мертвых и потом передать другим племенам молву о постигшей их страшной каре.
Тот, кто мог бы в этот час воспарить над долиной реки и окинуть глазами всю ее огромную панораму, если бы человеческому взгляду дано было охватить ее от края до края, — увидел бы, что по широкому руслу Параибы быстро движется какое-то едва заметное пятнышко.
То была лодка Пери; подгоняемая взмахами весел и ветром, она мчалась с неслыханной быстротой; так ночные тени бегут от первых лучей рассвета.
Всю ночь индеец греб, не давая себе передышки. Он, правда, знал уже, что дон Антонио де Марис истребил племя айморе, но ему все равно хотелось возможно дальше уйти от места, где случилась катастрофа, и поскорее попасть в родные края.
Но не только стремление вернуться на родину, столь властное в сердце каждого человека, не только желание вновь увидеть покосившуюся хижину на берегу и обнять мать и братьев владели его сердцем в эту минуту.
Его воодушевляло сознание, что он спасает свою сеньору и исполняет клятву, которую дал старому фидалго. Он гордился, думая о том, что храбрости его и силы достаточно для того, чтобы победить все препятствия и осуществить взятую им на себя миссию.
Когда солнце было уже в зените и заливало потоками света этот безлюдный край, Пери подумал, что надо укрыть Сесилию от жгучих лучей, и подвел свою лодку к берегу под сень деревьев.
Завернутая в шелковую шаль, прислонившись головой к борту лодки, девушка спала все тем же безмятежным сном. Но цвет лица ее переменился: из бледного он снова стал розовым, того нежного оттенка, сотворить который может лишь величайший из художников — природа.
Пери поднял лодку, словно люльку, и поставил ее на берег, прямо на траву. Потом сел рядом и, не сводя глаз со своей сеньоры, стал ждать, когда она очнется от этого долгого сна, который начинал уже его тревожить.
Он содрогался при одной мысли о том, что станется с ней, когда она узнает о страшной катастрофе; он не чувствовал в себе сил перенести тот первый удивленный взгляд, каким девушка посмотрит на него, проснувшись и увидев вокруг эту лесную глушь.
Все время, пока она спала, Пери не спускал с нее глаз.
Облокотясь о борт лодки, склонившись над девушкой, он с тревогой ждал этой минуты, хотел ее, но вместе с тем и боялся. И все глядел и глядел на Сесилию, ловя каждое ее движение, каждый вздох.
Самая заботливая мать не могла бы так печься о ребенке, как он о своей сеньоре. Он следил за всем, стараясь, чтобы ничто не потревожило ее сон: ни просочившийся сквозь листву луч света, который вдруг заиграл на лице девушки, ни птичка, неосторожно запевшая на кусте, ни кузнечик, прыгавший по траве.
Каждая минута приносила ему новые волнения. Но вместе с тем он радовался, что сон этот продлевает Сесилии минуты покоя и отдаляет тот миг, когда она узнает о постигшем ее горе, о потере самых дорогих для нее людей.
Сесилия глубоко вздохнула; ее красивые голубые глаза открылись и снова закрылись, ослепленные светом дня. Она провела рукою по розовым векам, словно стараясь отогнать этот затянувшийся сон, и ее ясный и нежный взгляд остановился на Пери. Вскрикнув от радости, она поднялась и села, с изумлением оглядывая окружавший ее шатер из листвы. Казалось, она вопрошала деревья, реку, небо. Но вокруг все было тихо, безмолвно.