— Это не честно! — закричала я.
— Разве ты не помнишь старую поговорку: в любви, как и на войне — все средства хороши!
Я закричала еще громче:
— Не честно!
Он наклонился, прижал язык к моему клитору и, надавив, втянул его. Он начал слегка прикусывать его, посылая по моему телу укол сладкой боли, и не останавливался до тех пор, пока я не прокричала «Да!» Я все глубже утопала в темной пучине Энтони.
Он обошел стол, отвязал шелк от моих запястий и стащил меня на край стола. Энтони положил мои щиколотки на свои плечи. Толкнувшись в меня, он начал рисовать круги вокруг моего клитора до тех пор, пока мое тело не содрогнулось в оргазме по его новой команде.
Этот человек пленил меня не только физически. Я была связана с Губернатором больше, чем просто контрактом.
*****
Я проснулась в постели Энтони, прикованная наручниками, как он и обещал. Открыла глаза и увидела его, нависавшего надо мной.
— Отпусти меня, Энтони. Мне нужен кофе.
Он нагнулся, и, не проронив ни слова, вытащил одну из страниц контракта.
— Ты ведь не серьезно?
— Я выгляжу не серьезным?
— Дай мне этот гребаный документ, — прорычала я.
Я заметила легкую тень, омрачившую его лицо, но больше не стала на него смотреть.
Он наклонился и расстегнул наручники, чтобы я могла дописать поправку к контракту, и, сделав это, я швырнула бумаги обратно ему. Энтони бережно сложил ручку и бумаги, а затем жестко сжал мои волосы в свой кулак. Я подпрыгнула от неожиданности, потому что была абсолютно сбита с толку его порывом. Уставилась на него, насколько это позволяло мне боковое зрение и угол, под которым Энтони удерживал мою голову.
Слизав слезу, которая скатилась по моей щеке, он носом коснулся моего и заговорил, приправив свой голос ноткой звериного рыка:
— Я. Никогда. Тебя. Не. Отпущу, — в одно мгновение его голос превратился в низкий бас. — Я бы хотел отшлепать твой зад, пока ты стоишь передо мной на четвереньках, а потом дико и бешено отыметь тебя.
Через идеально сшитые брюки я видела его растущую эрекцию, осознав, что доминирование надо мной возбуждает его.
— Даже не думай о том, что мой высокий социальный статус означает милосердие. Когда дело касается тебя, моя маленькая голубка, меня ничто не остановит на пути к тому, чтобы ты осталась со мной, — он наклонился ближе и прошептал мне на ухо: — Давай назовем это извращенной формой моей любви к тебе.
Энтони оттолкнул меня назад на подушки и развернулся с видом, свойственным лишь птицам такого высокого полета, как он. Губернатор был поглощен одержимостью мной. Очень. Опасной. Одержимостью.
Следующие свои слова он бросил через плечо, не оставив мне выбора.
— Не забудь, что на этих выходных у нас официальный прием у моей матери. Платье тебе принесут, и не дай Бог, ты наденешь что-нибудь кроме него.
— Мистер Диктатор…
— Я все слышал!
Я задорно покачала головой из стороны в сторону, сделав ударение на своем ответе:
— Мне плевать.
Интересно, нравился ли этому высокому, темноволосому, требовательному мужчине тот факт, что я единственная женщина, которая не стелилась перед ним и не гналась за малейшим кусочком известности, которая прилагалась в комплекте с Губернатором. Я могла бы наплевать на все это сразу же, как только получила бы степень в университете и перестала бы обращать внимание на подобную чушь.
Мне хотелось думать, что с возрастом я не превращусь в циничную стерву. Я уже знала, что мое восприятие мира изменилось со смертью родителей и жадностью дяди. Мне не нужны были пожизненные курсы терапии, и я уж точно не стремилась стать сукой. Я собиралась стать счастливым звеном между идеализмом и реализмом.
Ну, у меня было много времени, чтобы определить все свои проблемы. Мысль о встрече с матерью Энтони щекотала мои нервы. Я готова была сделать то, что обычно делала, когда находилась в растерянности — начать поиск. Я была уверена, что в интернете о его матери есть масса информации. Кое-что — правда, а кое-что — нет, но это даст мне хотя бы небольшое представление о ней.
Меня осенило, что если кто и знал мать Энтони, то это Гретхен. Я встала и направилась вниз на кухню.
— Привет, милая. Позволь, я налью тебе чашечку кофе.
Она смотрела на меня, словно пыталась понять, как я себя чувствую, и мне стало легче от того, что она угадала.
— Милая, когда речь идет о матери Энтони, тебе не о чем волноваться. Хоть мне и не нравится это признавать, но отношения между ними больше деловые, чем родственные. Она работала не покладая рук, чтобы увидеть его в губернаторском кресле, но, когда речь идет о какой-либо душевности, они ведут себя, будто едва знакомы.