Джулия задрожала от страха.
— Я не хочу никуда с тобой ехать.
— У тебя нет выбора. Нам нужно поговорить, дорогуша.
— Я тебе не дорогуша и не любимая! И, тем более, не боксерская груша!
Родерик наклонился к ней и прошипел:
— Тащи свой чертов зад в это инвалидное кресло, или отрезание твоего гребанного пальца покажется детским лепетом по сравнению с тем, что я с тобой сделаю.
Джулия с отвращением села в кресло, а Родерик продолжил шептать ей на ухо:
— Тебе лучше притворяться паинькой, пока мы уезжаем. Просто счастливая пара, которая рада тому, что ты наконец-то выбераещься из больницы.
Джулия закивала головой. Это все, что она могла сделать.
«Как моя жизнь превратилась из идеальной сказки в такой неконтролируемый хаос?»
Покинув с Джулией территорию больницы, Родерик смотря на дорогу, заговорил снова:
— Я не вижу ни одной причины, почему мы не можем трахаться друг с другом.
— Ты — сумасшедший! Гребанный садист, ты отрезал мне палец!
— Правильно. Я — садист. Ублюдок. По совести говоря, ты почти убила меня, попытавшись перейти дорогу человеку, который больше не хочет иметь с тобой ничего общего. Ты чуть не натравила на меня Миллера. Если ты думаешь, что я встану против кого-нибудь из них, то это ты здесь сошла с ума, а не я! Ты сама попала в эту ситуацию. Роль маленькой испорченной сучки не сыграла тебе на руку. Никто больше не станет подтирать твой зад! Думаю, настало время для честной игры. Может, скатившись в самый низ, ты усвоишь урок? Как насчёт сомкнуть свои розовые губки на моем члене прямо сейчас, Джулия?
Холодный взгляд Родерика дал ей понять, что она запуталась в его паутине гораздо сильнее, чем могла предположить. Девушка наклонилась и взяла в рот его наполовину эрегированный член, хотя мысли о том, чтобы откусить его и соблазняли разум, но инстинкт самосохранения взял верх. Джулия должна была честно признаться самой себе, что они с Родериком подходили друг другу больше, чем она предполагала.
Талия
Я была в своем любимом месте. В темнице Энтони.
Меня удерживали цепи, подвешенные к потолку, и я едва касалась пола кончиками пальцев ног. Энтони называл это безвыходной ситуацией. На руках были своего рода вращающиеся наручники, на которые вес моего тела оказывал давление, и, если это давление изменялось из-за того, что я вставала на носочки, то ощущалась боль в ногах. Если бы я попыталась освободить ноги, вращающиеся наручники сдавили бы мне руки. Отсюда и термин Энтони — безвыходная ситуация.
— Извини, Энтони, но я не собиралась отсылать тебе свои голые фото из библиотеки.
Он накрутил мои волосы на кулак и оттянул голову назад. Рычание зародилось в его груди.
— Собственность не имеет права говорить «нет».
— Я не собственность, — простонала я.
Он ничего не сказал, просто прошел к шкафчику позади меня. Я не видела его, лишь чувствовала сильнейшее беспокойство.
— Ты знаешь, что это?
Энтони не дал мне ответить, а лишь ударил восемь раз в разных местах. Металлические бусинки флогера врезались в мою кожу, выбив из меня крики.
Ему понадобилось всего лишь пять минут, чтобы я сказала, что сделаю все, что он хочет. Но теперь Энтони вошел во вкус, и его было не остановить. Губернатор причинял мне боль, не причиняя её на самом деле. А я наслаждалась ею, даже если на самом деле сопротивлялась. Это был круг из любви, боли и глубокой связи, который мы создали вместе.
— Бл*дь, мне больно! Пожалуйста! Я сделаю все!
Еще один удар по моей тазовой кости, и Энтони отбросил флогер, в очередной раз убедившись, что я и правда была его собственностью.
Я кричала от боли, пока слезы омывали мое лицо. Это не было сценой сексуального удовлетворения — это был урок дисциплины, и я наслаждалась каждой минутой.
Что творилось со мной, и почему я так жаждала этой тьмы? Я не могла думать об этом, поэтому делала то, что и всегда, когда Энтони уводил меня в это место — сдавалась ему и позволяла вести меня во тьму с пониманием того, что он безопасно выведет меня обратно на свет. Это стало путешествием, в котором мы помогали друг другу, каждый из нас знал свою роль и свои обязанности: владелец и собственность.
Я упала Энтони в руки, когда он освободил меня от наручников и отнес в хозяйскую спальню.
— Используй меня, — мой голос был всего лишь шепотом. Это все, на что я была способна в таком состоянии.
Он нежно положил меня на кровать и осторожно вошел в меня своим членом, не прикоснувшись ко мне, а обхватив вместо этого столбы кровати обеими руками. Я раздвинула ноги, прижав их руками к своим плечам так, чтобы у него был полный доступ к своей собственности. Его глаза нашли мои, и в этом мире не стало больше никого, кроме нас двоих. Мне было так любопытно, куда исчезает все остальное в такие моменты, как этот?