– Иди ко мне!
Ему казалось, что их завернула в себя безумная волна, слепящий водоворот, который их перевертывал, метал из стороны в сторону, топил. Не давал дышать, не давал кричать, уносил в свою бездонную глубь.
Ее огромные, дрожащие, глядящие мимо глаза. Ее губы в бессвязном лепете, с капелькой крови, оставленной его поцелуем. Ее зубы, которыми она хватает его пальцы и больно сжимает.
Из глубины, куда он падал, навстречу поднималось розовое пятно, размытое свечение, словно там находилось подводное светило. Оно приближалось, дрожало, он торопил его приближение. И слепящая вспышка, мучительный стон, смертельная сладость. Птичье оперение стеклянно блеснуло. Птица, охваченная огнем, исчезла в слепящем жерле.
Плотников лежал отрешенно, закрыв глаза. Почувствовал лицом слабое тепло. Сквозь закрытые веки угадал ее руку, которую она, не касаясь, приблизила к его лицу. Поймал ее пальцы, прижал к губам.
– Люблю тебя, – сказала она.
– Ты моя любушка, Зазнобушка.
Лежали, прижавшись голыми плечами. В окне потемнело. Туча пришла и встала над домом. Было видно, как отяжелела листва деревьев, наполнилась сумраком аллея.
– Думаю о тебе каждую секунду, – сказала она. – Подумаю и начну улыбаться. Иду по улице и начинаю смеяться. Прохожие спрашивают: «Почему вы смеетесь?» Но разве им скажешь, что все во мне ликует от любви к тебе. У меня галлюцинации. Слышу твой голос. Вижу твои брови и губы. Я не думала, что так можно любить. Я не девушка-студентка, но то, что сталось со мной теперь, – это небывалое чудо. Ты наградил меня этим чудом. Может, ты меня околдовал? Ты колдун?
– Ты же видишь, что я колдун. Кинул в вино приворотное зелье.
– Мое последнее увлечение, – оно прошло, и все во мне погасло. И хорошо, и тихо. Дом, университет, любимые лекции. Я думала, так будет теперь всегда. И вдруг появился ты, на выпускном вечере. Подошел, поздравил. Не помню твоих слов, но твои глаза, сияющие, полные света, посмотрели на меня, и я пропала. Я и теперь пропадаю!
Он прижимал к губам ее пальцы. Ее женственность окружала его. Она лелеяла, находила в нем то, чего он не знал о себе. Он был счастлив и горд тем, что эта молодая прелестная женщина наделяет его красотой, которой он в себе не видел. Благородством, о котором никогда не задумывался. Добротой, которая не ценилась и не замечалась другими. Она возвышала его, приписывала идеальные свойства.
– Я ждал, когда кончится этот день и я увижу тебя. Люди, люди, бесконечные встречи, заботы, ухищрения. Терпеливые уговоры. Утомительные ожидания. Столкновения, неудачи. Вся моя жизнь в этом. И в итоге еще один завод, еще одна дорога, еще один конвейер. Но вот все это отлетает, и я с тобой. Понимаю, что мне ничего не надо, кроме твоих чудесных любимых пальцев, твоих близких волос, которые ты намочила в озере, твоей родинки на плече.
Стекла в окне тихо задрожали и зазвенели. На них давил поднявшийся ветер. И этот слабый перезвон казался откликом на его слова. Словно кто-то невидимый пробивался к ним из сада, хотел что-то добавить к его словам. Что-то важное, о чем он забыл сказать.
– У меня была встреча. В городке Копалкино. Запустение, грязь, бедность. Туда еще не дошли мои нововведения. Я рассказывал людям, какие их ждут перемены, блага. Думал, обрадую их, услышу слова благодарности. Но встретил лютую злобу, тупое неприятие. Один из них, Семка Лебедь, чуть меня не зарезал. Его глаза сверкнули ненавистью, необъяснимой, глубинной, словно из него бил какой-то древний отравленный ключ. Он мстил за какую-то старинную, нанесенную его предкам обиду. И я испугался. Мне показалась бессмысленной моя деятельность, мои благие мечты, если в народе, которому я несу это благо, клокочет лютая ненависть. Эта ненависть снова разрушит все великолепные заводы, сожжет все дворцы, разорит все библиотеки и храмы. И над пепелищами будет слышен истошный вой, тот, который я слышал в Копалкине. Где я не прав? Что делаю не так?
Он обратился к ней в минуту слабости и духовной тщеты. Никто никогда не слышал от него похожих признаний, а только упорные, подобные проповедям утверждения. Но теперь, среди тихого дребезжания окон, в краткие, оставшиеся до ливня минуты, он искал ее сочувствия. Ему хотелось открыться в своей немощи и найти утешение.