Бывают некие моменты истины, когда человек, как ни пытался отдалить от себя этот момент, вынужден выбирать между говном и справедливостью.
Потому что потом, когда все кончится, ваши дети могут спросить вас: родители, это вы занимались враньем? Это вы жили кривя душой? Это благодаря вам я живу в стране, в которой нет ничего, кроме дешевых понтов и дорогой нефти?
А боевой устав, написанный для битвы, которую проиграли… Ну что ж. Мой гайдбук для утреннего шоу «Взлетная полоса» на «Радио России» начинался со следующего абзаца:
НЕ УДИВЛЯЙТЕСЬ, ЕСЛИ НАЙДЕТЕ БОЛЬШИНСТВО СОБРАННЫХ ЗДЕСЬ ПРАВИЛ БАНАЛЬНЫМИ И САМО СОБОЙ РАЗУМЕЮЩИМИСЯ. ОНИ НАПИСАНЫ НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ КАРДИНАЛЬНО ИЗМЕНИТЬ НАШУ РАБОТУ, НО ЧТОБЫ СДЕЛАТЬ КРИТЕРИИ ЕЕ ОЦЕНКИ ПРОЗРАЧНЫМИ И ПОНЯТНЫМИ. ЭТИ ПРАВИЛА ДОЛЖНЫ УПРОСТИТЬ РАБОТУ НОВЫМ ЧЛЕНАМ КОМАНДЫ, А ПО БОЛЬШОМУ СЧЕТУ ГАРАНТИРОВАТЬ, ЧТО, ЕСЛИ МЫ РАЗОМ СЛЯЖЕМ ОТ ДИАРЕИ, СОВЕРШЕННО ДРУГАЯ КОМАНДА СДЕЛАЕТ УТРЕННИЙ ЭФИР ТАК, ЧТО СЛУШАТЕЛЬ РАЗНИЦЫ НЕ ЗАМЕТИТ.
А ведь диарея однажды со всеми случится…
1. Синдром полнолуния в российской журналистике
Вначале тему этой лекции я формулировал иначе: «Как соблюдать объективность, когда выть хочется?» Но потом подумал, что наша работа не обязательно состоит в том, чтобы блюсти объективность. Например, колумнист может высказывать точку зрения, для редакции никак не выглядящую взвешенной и сбалансированной. Обратите внимание, в газетах полосы с колонками обозревателей часто снабжают примечанием типа «точка зрения автора не обязательно совпадает с редакционной». Одна из задач редакции – заставлять свою аудиторию думать, а сбалансированным материалом думать людей не всегда заставишь. Тогда мы их провоцируем, то есть сознательно нарушаем баланс. И порой даже сами поддаемся на собственные провокации. Допустимо это или нет? Надо ли отдельному журналистскому голосу звучать, игнорируя партитуру, колоколом вечевым, если нам кажется, что идет беда народная, священная беда? И как не перепутать народную беду с личной? По этой причине я изменил название своего выступления на другое – «Как делать радио, когда хочется выть?».
Здесь важно упомянуть те исторические условия, тот процесс, который происходит сегодня в нашей стране. А с моей точки зрения, сейчас у нас власть в стране снова берет класс, который в свое время был блестяще описан югославским диссидентом и философом Милованом Джиласом в книге «Новый класс». Джилас блистательно доказал, что советского толка социализм – это строй, при котором производственные силы и производственные отношения тотально контролируются новым классом, классом бюрократии. Восстановление бюрократического строя, как мне кажется, и происходит сейчас в России[49]. И поскольку эти люди обрезали почти все обратные связи, они плохо представляют, что происходит в стране и как именно происходит. А с моей личной точки зрения, в стране творятся вещи просто непристойные. И я даже не про пресловутые мигалки и про зачистку дорог для проезда бюрократов, которым прочие автомобилисты не ровня. Я про общую практику выборочного законоприменения. Взять, например, налоговые претензии к ЮКОСу. Те же самые схемы налоговой оптимизации использовали и другие нефтяные компании, например «Сибнефть». Но вы слышали про уголовные дела против «Сибнефти»? Буду вам очень признателен, если вы меня поставите в известность. Но этого не происходит. А когда видишь, что на твоих глазах творится очевидная несправедливость, то хочется выть. Во всяком случае, лично я совершенно спокойно реагирую на ругань в свой адрес, но очень болезненно – на несправедливость в отношении даже совершенно незнакомых людей.
Количество нигде не прописанных запретов, с которыми я столкнулся в своей работе год назад на радиостанции «Маяк-24»[50], не поддается исчислению. Мне запрещали приглашать в эфир определенных депутатов Государственной думы. Такое было. Меня просили не упоминать определенных имен. И такое было. Настоятельнейше просили не упоминать имя нашего главного, хотя я этого и так не делал. И был даже создан специальный язык, выработаны условные слова, непонятные гостям, после произнесения которых я должен был немедленно прекращать обсуждение в эфире той или иной темы.
Что самое печальное в этой ситуации? Я выл от этих несправедливых, непонятных и постоянно меняющихся требований, но выл тихо, про себя, потому что я был слаб, я не находил сил написать заявление об уходе, я оставался в этой компании и, значит, должен был соглашаться с этими ограничениями. Несколько раз у меня был сильный соблазн: в полнолуние обрасти шерстью и завыть в микрофон прямо в звездное небо: «У-ууу, банду Путина под су-уууд!!!» И я понял, что раз такое желание появилось у меня, то, скорее всего, оно охватывает и других моих коллег. В том числе, наверное, что-то подобное могло появляться и у вас. Ну, возможно, вы хотели призвать к суду не уголовному, а Божьему, и не президента, а губернатора, но суть от этого не меняется: наступление идет не на наши персональные свободы, а на профессию как таковую. Нашей профессии заламывают руки и затыкают рот кляпом!
49
Сейчас бы я уточнил эту концепцию, сказав, что Россия возвращается к привычному государственному устройству последних 500 лет – патримониальной автократии. А бюрократия – среда, посредством которой автократическое владение и управление осуществляется. Вот почему в России так невероятно много было всегда чиновников, бюрократов.
50
Я вел тогда на этой радиостанции интерактивную программу, которая скромно называлась «Вечером с Дмитрием Губиным».