— Кто ты такая?
Я пристально гляжу на него.
Лука склоняет голову набок, рассматривая меня напряженным, расчетливым взглядом.
— Я Изабелла, — шепчу я. — Твоя… жена.
Он моргает, затем отводит взгляд к окну на другой стороне комнаты и делает глубокий вдох.
— Итак, Изабелла, — говорит он и поворачивается ко мне. — Не хочешь рассказать мне, кто я такой?
Я делаю глубокий медленный вдох, пытаясь подавить панику, ураганом поднимающуюся с самого дна. Трудно сказать, как долго он пролежал без сознания в машине, к тому же потом перенес длительную операцию. Для него совершенно нормально быть слегка дезориентированным.
Я кладу руку поверх его, замечая, как дрожат мои пальцы.
— Я пойду поищу доктора. Он просил позвать его, как только ты проснешься. Хорошо?
Дождавшись его кивка, я иду к двери, изо всех сил стараясь казаться спокойной. На самом деле я едва сдерживаю желание пуститься на поиски доктора с дикими мольбами о том, чтобы он немедленно пришел. Как только нахожу доктора Джейкобса, он тут же бросается в палату Луки, прося меня остаться снаружи. Я сажусь в кресло и жду. Бесконечно жду. Я не могу сказать, как долго доктор находится в палате, когда появляется Дамиан и садится рядом.
Когда врач наконец выходит из палаты, мы оба вскакиваем со своих кресел, уставившись на него.
— Физическое состояние мистера Росси не вызывает опасений, — говорит доктор Джейкобс. — Принимая во внимание тяжесть его состояния при поступлении, я бы сказал, что у него просто исключительное здоровье. Я провел базовый осмотр, и все его двигательные функции в удовлетворительном состоянии. Конечно, мы проведем более тщательное обследование и еще одну компьютерную томографию, чтобы убедиться, что отек продолжает спадать, но, если не считать нескольких ссадин и ожогов, с ним все в порядке. За исключением амнезии.
Я застываю рядом с Дамианом.
— Это… навсегда?
— Сложно сказать. Он может проснуться завтра и стать самим собой. Или не завтра, а через шесть месяцев. Или его память вообще может вернуться частично.
— Он что-нибудь помнит? — спрашивает Дамиан.
— Он знает, где находится, знает, какой сейчас месяц и год. Он может перечислить основные города, решить математические задачи, а также умеет читать и писать. Когда я спросил его о достопримечательностях здесь, в Чикаго, или где-либо еще, он очень подробно описал, как до них добраться. Но он не помнит ничего личного. Он не знает своего имени и не помнит никого из членов семьи. Он не может назвать мне ни одного из друзей детства и не знает, где они живут и чем занимаются.
Боже милостивый.
— У нас здесь хорошие психологи, — продолжает доктор Джейкобс. — Как только мы переведем его из отделения интенсивной терапии, они смогут помочь ему справиться с этой проблемой, а также дать вам рекомендации о том, как поддержать его.
— Значит, это может помочь ему вспомнить? — спрашиваю я.
— Нет. Это поможет ему справиться с ситуацией. Только время покажет, вернутся ли к нему воспоминания.
— Ладно, — говорю я, поворачиваясь к Дамиану, и хватаю его за предплечье.
— Отведи доктора в сторону, — говорю я по-итальянски. — Объясни ему доходчиво, что ни при каких обстоятельствах он не должен делиться информацией об амнезии Луки с кем бы то ни было. Ему нужно исключить это из всех документов. Пригрози ему, если надо. Убедись, что он осознает последствия и если вдруг кому-то проболтается, то не проживет достаточно долго, чтобы пожалеть об этом.
— А если он откажется? — спрашивает Дамиан тоже по-итальянски.
— Если он откажется, с ним нужно будет разобраться немедленно.
Дамиан смотрит на меня так, словно видит впервые.
— Я никогда никого не убивал, Иза. Я занимаюсь бабками. Это Лука отвечает за… все остальное.
Я делаю шаг вперед и смотрю ему прямо в глаза.
— Ты хоть представляешь, что произойдет, если это всплывет наружу? Если кто-нибудь заподозрит, что Лука непригоден для своей… должности, он все равно что покойник. Никто, кроме нас с тобой, не должен знать.
Дамиан просто таращится на меня. Он очень хорошо знает, как обстоят дела в «Коза Ностре». Если дон не способен выполнять свой долг, он должен уйти в отставку. Если он этого не сделает, кто-нибудь убьет его в считанные дни.
— Мы должны рассказать Розе, — говорит он.
Я делаю глубокий вдох, ненавидя себя за это решение, затем качаю головой.
— Нет. Она может проболтаться друзьям. Это слишком серьезно. Мы не можем так рисковать