– А чего его Психом называют? Он же просто зануда.
Лаура и Мари так и покатились от этой потрясной шутки. Андре, почувствовав успех, повторил еще раз:
– Не, ну правда, с чего этого зануду зовут Психом?
Вот с тех пор меня и стали снова называть Майком. А это еще хуже, чем раньше.
8
Есть куча всего, чего я не умею. Но если я что-то все-таки умею, так это прыгать в высоту. Не в том смысле, что я прыгун олимпийского масштаба или что-то в этом духе, но в прыжках в высоту и в длину мне почти нет равных. Хотя я один из самых низкорослых в классе, прыгаю не ниже Олафа, у которого рост метр девяносто. Весной я поставил школьный рекорд среди учеников средних классов и ужасно этим гордился. Мы были на площадке для прыжков в высоту, а девчонки сидели рядом на траве, и фрау Байльке толкала им речь. У них всегда физра так проходит: фрау Байльке вещает, а девчонки сидят вокруг и почесывают себе лодыжки. Она никого не заставляет бесконечно бегать вокруг футбольного поля, в отличие от Волкова.
Волков – наш учитель физкультуры, и он, конечно, тоже любит толкать речи. Все физруки, которые у нас до сих пор были, страшно много говорили. У Волкова по понедельникам всегда Бундеслига, по вторникам обычно все еще Бундеслига, по средам – Лига чемпионов, а по пятницам он уже в предвкушении очередного матча Бундеслиги и выдает детальный анализ положения команд. Летом Волков иногда высказывается по поводу гонки «Тур де Франс», но, заговорив о допинге, всегда быстро возвращается к более важной теме, а именно: почему в футболе, к счастью, допинга никто не принимает. Потому что в футболе это ничему не поможет. Таково личное мнение Волкова. Но все это никогда и никого не интересовало. Дело вот в чем: Волков толкает речи, пока мы нарезаем круги вокруг футбольного поля. Сам он в потрясающей форме, хотя ему точно лет семьдесят или около того. Он всегда трусит где-то впереди и болтает. Волков всегда начинает так:
– Мужики!
Следующие десять метров молчит, а потом вдруг:
– Дортмунд.
Еще десять метров.
– Что-то у них не идет…
Еще десять метров.
– На своем-то поле… Прав я или так и есть?
Двадцать метров.
– А ван Гал-то, старый лис! Это будет точно не воскресная прогулочка…
Парам-парам.
– А вы как полагаете?
Еще сто метров. Естественно, никто ничего не отвечает, потому что бежим мы уже двадцатый километр, и только Ганс-Нацик, тупой футбольный фанат, который, обливаясь потом, пыхтит где-то в хвосте, бывает, проорет:
– Оле-оле-оле! «Герта» – чемпион!
Это взбесило даже старого болтуна Волкова, и он наворачивает еще кружок, чтобы Ганс снова оторвался, а потом поднимает палец и кричит дрожащим голосом:
– Шимунич! Джо Шимунич! Вот главная ошибка.
А Ганс орет где-то в хвосте:
– Знаю! Знаю!
Волков прибавляет темпа и бубнит себе под нос:
– Шимунич, черт возьми! Хороший защитник. Нельзя было продавать. Это же потеря позиций. Шимунич.
Уже только поэтому все страшно рады, когда у нас на физре прыжки в высоту. Хотя, наверное, прыгали мы в тот день просто потому, что у Волкова очень сильно болело горло, и он все равно не мог бегать и болтать одновременно – а максимум только бегать. Когда у Волкова горло болит средне, он болтает слегка поменьше. Когда Волков при смерти, у нас отменяют урок. А когда у него горло болит очень сильно, он просто молча бегает вокруг поля.
Мы прыгали, Волков записывал наши результаты в черный блокнот, сравнивал их с прошлогодними и хрипел, что тогда результаты были аж на пять сантиметров выше. А рядом с площадкой для прыжков, как я уже говорил, сидели девчонки и слушали фрау Байльке. На самом деле они, конечно, не слушали ее, а смотрели на нас.