Гудериан, однако, продолжал обращаться во все высокие инстанции, надеясь повлиять на общую стратегию. Поэтому выезды на фронт для бесед с экипажами и наблюдения за действиями танков в бою, стали более редкими, ведь теперь Гудериан должен был оставаться там, где принимались кардинальные решения – поблизости от фюрера, ОКВ и ОКХ. Но когда, наконец, 4 июля, после всех отсрочек началось наступление на Курской дуге, он незамедлительно отправился туда. Под Курском из бесед с вымотавшимися и хмурыми экипажами ему стало ясно, что произошло именно то, чего он опасался и ожидал. Провал. В особенности намучились танкисты с «Пантерами», у которых то и дело выходила из строя трансмиссия и была плохая оптика, не позволявшая наводчикам использовать в полной мере все возможности отличного длинноствольного 75-мм орудия. Случались поломки и на «Тиграх». Самые мощные, новейшие самоходные орудия, «Фердинанды», имели один, но очень серьезный недостаток – лишившись поддержки пехоты, иногда становились легкой добычей русских. Броня их была почти непробиваема, на них стояли грозные 88-мм орудия, однако для ближнего боя они были почти неприспособлены, так как имели лишь один пулемет. И все же провал наступления под Курском в гораздо большей степени оказался обусловлен неудачным планированием, которому недоставало как стратегической, так и тактической внезапности.
Вращаясь в высших сферах, Гудериан встретил людей, цели и методы которых были совершенно противоположны. По мнению Гудериана, поражение под Курском сыграло решающую роль потому, что «…германская армия понесла невосполнимый урон, и проигрыш в войне ведет свой отсчет скорее от этого поражения, а не от сталинградской катастрофы. Русские имели сравнительно меньшие потери и нанесли контрудар после того, как наступление немцев выдохлось. Это привело к прорывам обороны и отходам». В дальнейшем, по словам Гудериана, это «…повлияло на организацию оборонительного фронта против вторжения на Западе…». Главную вину за поражение на Курской дуге Гудериан возлагал на Цейтцлера, но тот всего лишь принял от своих предшественников груз их ошибок, и Гудериан постепенно осознал это. Альберт Шпеер, поддерживавший его во всех невзгодах, сыграл ключевую роль в устройстве встречи Гудериана с Цейтцлером по просьбе первого в его доме в Оберзальцбурге. Официально ее целью было урегулирование «…некоторых разногласий… порожденных неразрешимыми вопросами юрисдикции. Но оказалось, Гудериан имел в виду нечто большее, чем улаживание второстепенных споров. Он хотел обсудить общую тактику по отношению к новому главнокомандующему сухопутными силами».
Шпеер продолжает: «Разногласия между Цейтцлером и Гудерианом быстро исчезли. [Следует заметить, что с конца лета отношение Гудериана к Цейтцлеру смягчилось.] В центре беседы была ситуация, сложившаяся после того, как Гитлер возложил на себя обязанности главкома сухопутных сил, и справлялся с ними из рук вон плохо. Необходимо было более энергично отстаивать интересы сухопутных сил в противовес интересам двух других видов вооруженных сил и СС». По сути, оба военачальника согласились, что Гитлер слишком пристрастен, и ему следует оставить пост главнокомандующего, назначив человека, который будет поддерживать личный контакт с командующими армиями и заботиться о нуждах войск. Была достигнута договоренность, что Шпеер и Гудериан в отдельности поговорят на эту тему с Гитлером, однако, к сожалению, никто из них не знал, что Клюге и Манштейн недавно уже сделали то же самое. Гитлер пришел к неверному выводу, что все четверо состоят в сговоре. Тресков, явно по поручению Клюге, уже прощупал Гудериана на предмет возможного примирения между этими двумя старыми противниками, которое должно было стать первым шагом в выработке общего подхода к Гитлеру с целью ограничения его полномочий. Гудериан отклонил предложение, а свой отказ мотивировал непостоянством характера фельдмаршала фон Клюге. Не исключено, что Тресков, один из главных заговорщиков, подталкивал Клюге к этому предложению, так же как чуть ли не силой подталкивал его к любому акту сопротивления. Тем не менее Гудериан, возможно, сделал ошибку, отказавшись, хотя остался принципиальным в сравнении с колеблющимся Клюге. В тот момент большая часть старших военачальников общими усилиями еще могла предотвратить катастрофу, несмотря на всю призрачность таких надежд. Однако Гудериан из чувства необходимости действовал самостоятельно. Приученный к тому, что старшие по чину встречали в штыки любую его инициативу и вообще третировали его, он не мог питать надежд на прочный и надежный союз с кем-либо из высшей военной иерархии.