До этого он с интересом разглядывал брошенные французские деревни, как признак увядающей французской мощи, любовался зданиями Суассона и прекрасной долиной Марны. И вдруг все изменилось. За ночь кавалерия перестала быть острием атаки и превратилась сначала во фланговое охранение, а затем, при отступлении, в арьергард, заполняя разрыв между 1-й и 2-й армиями, куда вот-вот должны были устремиться английские и французские войска.
Приблизительно 6 сентября Гудериан в письме к Гретель отметил, что опять находится при штабе 5-й кавалерийской дивизии у Серно – что едва ли было удивительно, поскольку в тот момент деревня находилась на ничейной земле.
На следующий день он был у Буа Мартена: «Пали три загнанных лошади. Лошади и люди совершенно выбились из сил, ко всему этому добавляется неприятное чувство отступления». А вот запись от 8 сентября: «Станция на протяжении трех километров находилась под шрапнельным огнем. Очень неприятная ситуация». На следующий день, 9 сентября, когда разрыв между 1-й и 2-й армиями заполняла лишь одна 5-я кавалерийская дивизия, он записал: «Продолжаем двигаться, вначале без каких-либо событий, совсем одни. Днем, когда мы добрались до дивизии, по колонне был открыт шрапнельный огонь. К счастью, и на этот раз обошлось без потерь… Лошади и люди окончательно вымотались». Наконец, 11 сентября, после получения устного приказа совершить переход к Шери через Кон (письменных приказов так и не получили) пали еще две лошади, пришлось реквизировать недостающих животных у местного населения. Однако вызванная этим задержка оказалась роковой. Внезапно появились французы и захватили станцию, в которой находились все личные пожитки Гудериана. В плен попало несколько менее расторопных солдат. Сам Гудериан чудом спасся, бежав лишь в одежде, какая была на нем. Он находился в Бетенвиле, северо-западнее Реймса, и именно здесь он получил наконец письмо, извещающее о благополучных родах Маргарет. В ответном письме от 16 сентября он пишет: «Моя бесконечно любимая, дорогая жена, сегодня я получил от твоего отца первое известие о твоем благополучии, которое я ожидал с таким нетерпением и тревогой… Он рассказал мне, что ты счастливо разрешилась от бремени нашим дорогим сыном. Питая глубокую благодарность к Богу, защитившему тебя в этот трудный час, я приношу тебе, моя дорогая жена, свои самые искренние поздравления, благодарность за твою любовь и доброту ко мне. Мыслями я все время с тобой и нашим сыном. Оставайся здоровой и бодрой, и если Бог дарует мне возвращение с этой ужасной войны, то пусть он осчастливит нас радостной встречей.
Но теперь, когда я знаю, что ты пережила трудное время в добром здравии, с моего сердца свалился тяжелый груз, и я буду более спокойно относиться к тому серьезному заданию, которое ожидает нас здесь».
Несколько дней спустя прилив нежности утих, и Гудериан, пребывая в очень раздраженном состоянии, пишет Гретель: «Газеты, которые я прочитал, поднимают слишком много шума… Все эти шутки насчет отважного врага – дешевка… Ну а то, что пишут насчет нарушения обещаний… так ведь каждый заботится о себе, и права только сила. Поэтому я считаю всю эту трепотню насчет измены и царя, и англичан смехотворной. Просто получилось так, что наше положение в мире и образ существования не устраивает других. То, что я предвидел такое развитие событий, в некотором смысле доставляет мне удовлетворение».
Гудериана раздражало также и неудачное командование генерала Ильземана, который, похоже, не оправдал его ожиданий. Что касается своих боевых товарищей по 5-й кавалерийской дивизии, то для них Гудериан находил лишь слова похвалы. Это были черты характера, наложившие отпечаток на всю его дальнейшую карьеру, – постоянное ожидание умелого, безупречного руководства войсками от тех, кто находился выше, и чувство сострадания в совокупности с высокой требовательностью к нижестоящим.
Война призвала Гудериана к себе почти тотчас же, и опять на решающий участок фронта – во Фландрию вместе с 4-й армией, которой командовал герцог Вюртембергский. Здесь Гудериану суждено было познать судьбу, почти всегда ожидавшую пехоту, которую бросают в атаку на хорошо укрепленные позиции, оснащенные пулеметами, названными Фуллером «оружием без нервов». Свежие германские соединения бросили на Ипр в попытке опрокинуть фланг союзников и захватить порты на побережье Ла-Манша. О наступлении 20 октября Гудериан был прекрасно информирован, поскольку перед этим его назначили в 14-й радиотехнический взвод при штабе 4-й армии, где очень пригодилось знание средств связи.