Попрощавшись с сотрудниками штаба в Цоссене, Гудериан вместе с женой отправился в Мюнхен, где в течение нескольких дней проходил курс лечения сердца. Затем 1 мая вернулся на службу в штаб инспектората танковых войск в Тироле и 10 мая в должности генерал-инспектора бронетанковых войск, все еще сохранившейся за ним, попал в плен к американцам.
Глава 11
ПОСЛЕДНЯЯ ПОЗИЦИЯ
Внезапная и подобная катаклизму смена образа жизни, последовавшая за освобождением Гудериана от обязанностей начальника генерального штаба, оказалась одним из самых травматических эпизодов его карьеры. Из человека, принадлежавшего к узкому кругу правящей элиты Германии, он почти мгновенно превратился сначала в беженца, а затем в пленника врагов, намеревавшихся предать его суду как военного преступника. Вся предыдущая деятельность требовала от Гудериана агрессии и напористости, и вот теперь ему пришлось уйти в глухую оборону и находить оправдания для дела, которому он посвятил всю свою жизнь, для своих приказов и директив, которые считал вполне законными. И то, что Гудериан смог встретить эти превратности судьбы с достоинством и не упасть духом, также свидетельствует о твердости его характера. Впрочем, ему было не привыкать: не впервые он испытывал горечь поражения.
Победоносные союзники намеревались предать суду как конкретных лиц, так и цели организации рухнувшего Рейха, так что сотрудникам генерального штаба грозила двойная опасность. Они могли попасть на скамью подсудимых и за свои преступные деяния, и как служащие организаций – Большого генерального штаба и ОКВ, по суду проходивших в одной связке.
Именно в этой двойной ипостаси и предстал Гудериан перед американцами, посадившими его за решетку вместе со многими коллегами, с которыми он делил радость побед и горечь поражений: Гальдером, Томале, Мильхом, Прауном, Листом, Вейхсом, Леебом и Бломбергом. Что касается обращения победителей с побежденными, оно соответствовало худшим ожиданиям последних, поскольку вначале генералам пришлось претерпеть много унижений. Штрик-Штрикфельд отмечает: «В целом, Гудериан вел себя достойно, как подобает солдату, особенно когда американские охранники устраивали мелкие пакости. Помню, как однажды американский сержант прицелился в него из карабина, но он стоял и спокойно смотрел на американца. Я находился рядом, и мне удалось добиться того, чтобы сержант опустил свой карабин». Далее Штрик-Штрикфельд вспоминает день, когда нескольких русских офицеров, сражавшихся на стороне немцев, должны были репатриировать в СССР, где их ждала верная смерть: «Лист, Вейхс и Гудериан отправились к молодому американскому капитану, всегда корректному и даже приветливому. «Мы должны выразить протест против передачи наших русских коллег советским властям». Капитал ответил, что он всего лишь выполняет приказ… У меня до сих пор перед глазами эта сцена. Два фельдмаршала и генерал, когда-то такие могущественные, а теперь беспомощные, в роли жалких просителей…»
Постепенно условия содержания генералов в заключении улучшились. Допрос следовал за допросом, и благодаря этому время проходило быстрее. На этих, допросах они подробно рассказывали следователям о своем военном опыте, заново переживая прошлые триумфы, повествовали о роли, какую сыграл каждый из них в создании одной из самых грозных военных машин, какие когда-либо знал мир. И это несмотря на то, что их головы редко покидала мысль о возможной угрозе последовать за своими русскими коллегами. Гудериан, как создатель танковых войск и начальник генерального штаба, привлек особый интерес следователей и на первых порах охотно делился своими знаниями.