Вклад Гудериана в американский проект выразился в большом докладе, где описывалась подготовка офицеров генерального штаба, и исследовании, где он изложил свою концепцию структуры объединенного командования. В последнем труде Гудериан развил противоречивые взгляды, подходя к этой проблеме с точки зрения вооруженных сил в целом в противовес более узкой трактовке с точки зрения главного командования сухопутных сил. Он продемонстрировал понимание насущной необходимости такой концепции, обосновав свои убеждения, касавшиеся унификации. По мнению Гальдера, этот документ был пропитан желчью, в то же время он не называл его неконструктивным и несостоятельным. Среди сторонников Гальдера распространилось убеждение, что Гудериан – недалекий человек, причем и сам Гальдер приложил к этому руку. Гудериан же, со своей стороны, не оставался в долгу и всячески принижал масштаб личности Гальдера, что, конечно же, не соответствовало действительности. Такое поведение было недостойно как Гальдера, хладнокровного интеллектуала с манерами школьного учителя, так и Гудериана, динамичного человека, способного не только рождать новые идеи, но и реализовывать их.
Проводя этот академический отпуск за решеткой в непривычном для себя бездействии, или, вернее, посвятив себя своего рода уединенной интеллектуальной деятельности, чем не приходилось заниматься с конца двадцатых, Гудериан смог, наконец, обрести успокоение, о котором раньше мечтать не приходилось. Его старший сын, будучи офицером генерального штаба, находившийся в плену в том же лагере, увидел своего отца с другой стороны. Впервые в жизни Гудериан начал играть в бридж и стал заядлым игроком. Кроме того, он с энтузиазмом принялся возделывать огород на территории лагеря. Гейнц-Гюнтер вспоминает те дни с чувством неподдельной радости. В 1948 году и американцы отзывались о его отце как об «очень добром и жизнерадостном человеке… с великолепным чувством юмора», но к тому времени Гудериан наверняка уже знал, что его не выдадут ни полякам, ни какому-либо другому суду. «В конечном счете, – писал он Гретель, – прямая дорога оказалась правильной». В июне 1948 года Гудериану исполнилось шестьдесят лет, и он был последним узником, освобожденным из лагеря в Нейштадте (следует упомянуть, что в течение последних шести месяцев плена его жене позволили жить с ним). Гудерианы решили поселиться в маленьком домике в Швангау. Там он начал работать над мемуарами, основы которых заложил еще в лагере, и одновременно заниматься садоводством с характерным для него энтузиазмом, проявляя удивительные познания в этом деле. Подобно многим пожилым людям, он сажал деревья. Сегодня сад возле дома, купленного позднее в Вюрнбурге, представляет собой лес-в миниатюре.
Однако сражения еще не были закончены. В 1948 году Гудериан узнал, что в одной мюнхенской газете начинают печатать отрывки из книги Шлабрендорфа «Офицеры против Гитлера», уже опубликованной в Швейцарии. В этой книге против Гудериана было выдвинуто обвинение, что тот предал участников заговора 20 июля, чтобы стать начальником генерального штаба. Это обвинение, несомненно, подлежало опровержению. Началась внесудебная борьба, закончившаяся тем, что в некоторых отношениях может быть названо пирровой победой. Тем не менее, документы и показания под присягой, данные Гудерианом и Томале, явились значительным вкладом в историю антигитлеровского сопротивления. Шлабрендорф публично признал свою ошибку на страницах «Мюнхенер Абендцайтунг», заявив: «…обнаружилось много нового материала. По этой причине началась переработка текста книги… Я попросил редактора «Мюнхенер Абендцайтунг» прекратить публикации старого издания». Его письмо появилось под заголовком «Конец легенды». Газета также добавила от себя, что в ходе слушания в суде дела Гальдера выяснилось – о серьезном политическом сопротивлении Гитлеру в стенах генерального штаба не могло быть и речи.
Гудериан так и не предстал перед судом, потому что обвинение не смогло предъявить ему ничего существенного. Остаток жизни он провел в тиши и спокойствии, хотя постоянно переписывался с журналистами со всего мира. Много времени у него отнимали заботы о своих старых боевых товарищах всех рангов. Иногда его фамилия звучала как выстрел в холодной войне между Востоком и Западом. В октябре 1950 года он написал эссе об обороне Европы под названием «Можно ли защитить Западную Европу?» Это эссе появилось в тот момент, когда оборона Запада казалась слабой, и НАТО искало новые средства, чтобы выполнение этой задачи выглядело реальным. Выступление Гудериана наделало переполох. Лондонская «Таймс» писала, что властные нотки голоса из чудовищного прошлого Германии вызвали у людей замешательство. Генерал оценил мощь русских в 175 готовых к бою дивизий и заявил, что их число может быть увеличено до 500. Эти данные словно холодным душем окатили западноевропейцев. В 1951 году по предложению своего издателя Гудериан написал еще одно, сразу не привлекшее внимания широкой публики, эссе «Так не пойдет», в котором без обиняков изложил взгляды, разделявшиеся многими людьми: Германия не может оставаться разделенной, существует опасность, что НАТО, перевооружая немцев, намеревается использовать их в роли главных защитников объединенной Европы от угрозы с Востока. Вглядываясь в будущее, Гудериан добавил страха, предсказав, что, ввязавшись, в войну на Дальнем Востоке, западные державы истощат свои силы в ущерб обороне Европы. В том же году поляки, без сомнения, в политических целях использовали имя Гудериана как символ неприкрытой германской агрессии – заявили США, что Гудериан якобы стоит во главе разведывательной организации, создавшей «так называемую группу Гудериана для заброски в Польшу американских агентов». Однако обвинению недоставало веских доказательств.