Целое футбольное поле. Это была ее первая мысль. Так видел это расстояние Стона. До чего же практично. Их подъездная аллея была длиной с футбольное поле. Сорок один цент за квадратный фут приходилось платить каждую зиму за ее расчистку.
Нанни не бросилась бежать. Она переступила через садовый шланг и пошла быстрым шагом. Может быть, он разговаривает с Доном Стерном. Стоит этому человеку дать хотя бы полшанса — он тебе все ухо сжует. Но Стона никогда не опаздывает на работу. Ох, Господи, у него что-то с сердцем?! Как же это они не отнеслись к его тромбозу более серьезно? Может, он упал головой на руль и так и остался? Она пошла быстрее, почти побежала трусцой на плохо гнущихся в коленях ногах. Закололо сердце. Оно сжималось все сильнее. Теперь, глядя вдоль изгиба аллеи, она ясно видела машину. Дверь со стороны Стоны была открыта. Что это — шум двигателя? Нанни не была уверена. Она взглянула мимо машины — на улицу, надеясь увидеть там мужа, разговаривающего с Доном Стерном, увидеть, как он пытается оторваться от болтуна. Но Стоны там не было. Теперь она уже бежала бегом. Еще минута — и она увидит, как из-за машины выглядывает его голова. Какой-нибудь сорняк надо было вырвать, или что-то с машиной… Или продирался сквозь кусты за газетой. Сколько раз такое случалось. Этот паршивый мальчишка — разносчик газет. Да и не мальчишка вовсе, взрослый мужчина. Является в дом на каждое Рождество, выпрашивает чаевые.
Она рассердилась и побежала еще быстрее. У Стоны нет времени продираться сквозь кусты в поисках газеты, когда он едет на работу.
Двигатель и правда работал. Ее обдало горячим облачком выхлопа. Нанни кончиками пальцев коснулась багажника, по-прежнему сжимая в руке салфетку Стоны. Нет, не упал головой на руль. Может, на сиденье? Нет. И там его нет. «Стона», — проговорила она. Она слышала свой голос, он смешивался с рокотом двигателя и скрипучими окликами птиц. Еще надо впереди посмотреть — он упал перед машиной на дорогу. «Стона!» Ее голос теперь звучал откуда-то издалека. Еще одно горячее облачко обдало ее, поднявшись от капота; ее рука с салфеткой тяжело тащилась по металлу. Надо обойти машину, посмотреть на той стороне. Стоны нет и там. Зато есть газета. И его очки. Они лежат у самой покрышки, стеклами вниз, задрав вверх дужки.
Нанни обогнула машину, вернулась к открытой двери Стоны и, развернув в руке салфетку, выключила зажигание и вынула ключи. Пальто Стоны было сложено на пассажирском кресле. Портфель стоял на полу. Дорожная чашка — в гнезде на приборной панели, парок из нее нашлепывал на ветровое стекло нечеткие, быстро тающие образы. Из деки звучал урок итальянского языка, в машине все еще чувствовался слабый запах лайма — после бритья Стона пользовался туалетной водой «Лайм».
С ключами от машины мужа, завернутыми, словно драгоценность, в салфетку, Нанни помчалась вверх по аллее, прошлепала по воде, залившей кирпичную дорожку, и взбежала по ступеням крыльца. На напряженных ногах, боясь оскользнуться, быстро прошагала в мокрых тапочках по мраморным плитам холла и свернула в кабинет Стоны. Из кабинета она сначала позвонила в полицию, а потом набрала кодовый номер компании «Петрохим». Позвонила Джейн, разбудив ее, и оставила сообщение в офисе Виктора. И всем сообщала одно и то же: «Стона похищен. Поспешите!»
Потом она села боком в его рабочее кресло и подтянула к груди колени, поставив ступни в промокших тапочках на сиденье. Опустила лицо на спинку кресла, туда, где обычно покоилась его голова. Сладковато-масляный запах его волос — запах любви. Тут Нанни обнаружила, что все еще держит два волоска, которые сняла с плеча его пиджака. Она протащила их между указательным и большим пальцами, и принялась ждать.
Докрасна раскаленная спица пронзила предплечье Стоны. Он перестал бороться еще до того, как почувствовал боль, поразившись, что пуля могла пройти насквозь через его руку, а затем со звоном прокатиться по металлическому полу фургона, словно горсточка рассыпавшихся монет. Его могло бы вырвать от боли, если бы все его тело каким-то странным образом не отключилось. Сердце, дыхание, пищеварение, работа мозга — все замедлилось до сонного оцепенения. Он был словно заморожен.