Тео притянул ее лицо к своей груди. Ему не хотелось, чтобы его жена видела умершего человека связанным в ящике, который построил он. Ему не хотелось, чтобы она вспомнила, что розовый с белым плед, мокрый от мочи и пота этого человека, когда-то был покрывалом на их кровати. Он, Тео, двадцать пять лет пытался защитить жену и детей от ужасов современного мира. В этом все дело. Ради чего он старался все эти три дня? Тео твердо знал — всякая женщина надеется, что мужчина ее защитит.
Он смотрел, как у него на запястье муха пьет из капельки пота. Муха взлетела и, жужжа, стала описывать зигзаги над телом Брауна, затем опустилась ему на башмак — черный остроносый башмак, совершенно утративший свой блеск. Однако на самом кончике носка, куда и уселась муха, кожа по-прежнему блестела, как тщательно вытертая слива. Тео всегда любил сливы. Последние лет двадцать, каждый раз, как он видел сливы, он их покупал, но уже много лет ему не удавалось попробовать по-настоящему хорошую сливу.
Он крепче прижал к себе Коллин, самой силой своего объятия уговаривая ее открыться ему, облегчить свою душу. Он обхватил руками ее узкие плечи, потянул к себе и почувствовал, как она отшатнулась.
«Не надо так со мной! Не вини меня! — хотелось ему крикнуть жене. — Прошу тебя!» Но он лишь спрятал лицо в ее волосах. Все, чего он всегда хотел, это — заботиться о ней.
Тео наконец-то убрал свою потную руку с ее спины, потом отошел и встал перед открытой дверью, глядя наружу. Даже при том, что прохладный свежий воздух теперь проникал внутрь бокса, Коллин было трудно дышать. Бетонный пол и стены излучали зной. Крыша поскрипывала. По коже головы, под волосами, ползли струйки пота.
Коллин хотелось, чтобы Тео опустил дверь снаружи, чтобы оставил ее в боксе одну с мистером Брауном. Она хотела остаться здесь, рядом с его телом, с этим его зловонием, с его смертью. Ей хотелось лечь на пол и уснуть. Уснуть сном без снов, потому что все ее сны, все мечты оказались ложью, обманчивой иллюзией, что она вполне достойна собственных фантазий. Теперь она твердо знала, что она такое: женщина, похитившая человека ради денег, связавшая его по рукам и ногам, уложившая в гроб и день за днем наблюдавшая, как он умирает.
А сегодня — воскресенье. Ходил ли он по воскресеньям в церковь? С женой? О чем бы он сегодня молился? Молился бы о том, чтобы больше любить жену и детей? Благодарил бы Господа за все то, чем Он его благословил? Молил бы простить ему прегрешения? А сама она — обретет ли она когда-нибудь прощение? Или Тиффани и Брук получат в наследство этот позор, эту вину, передадут и своим детям, и так дальше и дальше — на много поколений вперед? Коллин молила Бога, чтобы Малкольм и Дот прожили подольше. Слава Богу, ее родителей уже нет на этом свете. Она молилась, чтобы у Тиффани хватило сил пережить все это, но в глубине души знала — нет, не хватит. Та стабильность, пусть совершенно незначительная, которую все же давала девочке мать, удерживала Тиффани от катастрофы. Тиффани станет второй жертвой Коллин и Тео.
У Коллин пересохло и болело горло. Она что, вопила? Или просто хныкала? Она не помнила, во всяком случае, сейчас она перестала. Тео снова был рядом, он резко захлопнул крышку ящика и защелкнул замок. Крепко взял Коллин за локоть и поднял на ноги. Ей было слышно, как запертая в ящике муха скребется о фанеру.
Открыв дверь «мерседеса», Тео помог Коллин сесть в машину. Потом запер бокс. Солнце сверкало на капоте, било в ветровое стекло. Руки Тео крепко сжали руль. Издали до Коллин донесся шум шоссе. Пели какие-то птички — немного. Но в основном было тихо. Если бы только ей удалось удержать эту успокоительную тишину.
— У него, видно, было слабое сердце, — произнес Тео. — Мы никак не могли об этом знать. Ты делала для него все, что могла. Даже больше. Не надо винить себя.
К ним приближался грузовой пикап с кроватью в кузове, на которую были навалены и привязаны веревкой стол и несколько стульев. Когда он проезжал, Тео поднял от руля два пальца. Облако пыли вплыло в открытое окно машины и опустилось на липкую от пота кожу Коллин.
— Придется его похоронить, — сказал Тео. — Так безопаснее. И будет порядочно по отношению к нему.
— Что же мы натворили! — пробормотала Коллин.
— Нечего казнить себя за это.
Коллин подняла на него глаза и покачала головой.
— Будь же справедлива к самой себе. Этому человеку так и так грозил сердечный приступ, а ты делала все возможное, чтобы обеспечить ему хороший уход.