Тиффани схватила деда за руку.
— Давай, новорожденный! — пропела она, но Малкольм выдернул свою руку и шикнул на внучку. — Поднимайся!
— Глупости! — пробурчал он.
Дот схватила его за другую руку. За что же, Господи, Ты наградил меня таким сиянием?
— Не глупите, — проговорил он и стал нащупывать газету где-то возле кресла.
— Танцуй, новорожденный! — пела Тиффани. — Наша цель — это ты-ы-ы!
Малкольм нащупал газету рядом с собой, на кресле, и развернул на коленях. Тиффани с Дот, танцуя, вернулись на середину крытого перехода, а Малкольм, склонив голову к страницам «Гэзет», не мог оторвать глаз от жены и внучки. Чтобы видеть, как две самые главные женщины в его жизни улыбаются в день его рождения. Казалось, сердце в груди у него тает.
Тут вдруг он услышал, как хлопнула передняя дверь.
— Поздравляем с семидесятипятилетием, пап! — крикнул Тео из гостиной. Малкольм поднялся с кресла и вошел в комнату следом за сыном.
Тео уже поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, а Коллин, не оборачиваясь, шла наверх, когда Малкольм попросил сына вернуться. Коллин скрылась где-то наверху.
— Я только хотел тебя поздравить, — сказал Малкольм. — Вовсе не собирался вмешиваться. Попытался дозвониться к тебе в яхт-клуб, просто первым сказать тебе…
— Ты что сделал?! — Тео повернулся и медленно сошел с лестницы. Лицо его подергивалось от ярости.
Отец и сын стояли в самой темной части гостиной, за входной дверью. Малкольм схватился за дверную ручку, и она задребезжала в его руке.
— Так что же ты сделал? — спросил Тео сквозь стиснутые зубы.
— Секретарша сказала мне, что не смогла тебя найти и что президент на совещании.
— Когда он был на совещании?
— Час назад.
— И с кем, по-твоему, он совещался?
— С тобой, насколько я тогда мог себе представить. Она сказала, он мне позвонит.
Тео глубоко вздохнул.
— Как думаешь, какой процент деловых операций предназначен для массового потребления?
Малкольм промолчал.
— Очень малый или вовсе нулевой, — сказал Тео. — Информация не выдается любому, кто пожелает позвонить в клуб в воскресный денек. Ты мог оказаться репортером. Ты мог оказаться вообще кем угодно. Разве я тебе не говорил с самого первого шага, что все это — дело совершенно конфиденциальное?
— Говорил.
— Если тебе позвонят, я хочу, чтобы ты сказал — не туда попали! И точка. — Тео повернулся и размеренным шагом двинулся к лестнице. — Ну, если ты сорвал мне это дело… — произнес он и покачал головой. — Я уж и не знаю тогда, что…
Малкольм снова сидел в своем кресле в крытом переходе, когда Тео появился на кухне.
— Коллин спустится через минуту, — сказал он. — Давайте начинать.
— Мы можем и подождать, — ответила Дот. — Никто не торопится.
— Давайте начнем с торта. Она возражать не станет.
— Она не захочет пение пропустить. — Дот зажигала на торте свечи.
— А папа не захочет долго дожидаться своего юбилейного торта. Семьдесят пять все-таки! — Тео потер руки и выглянул в дверь: — А, пап?
— Папа, хоть раз в жизни, — сказала Тиффани, — не будь такой сволочной задницей.
— А ты придержи язык. — Тео стянул торт со стойки и начал петь: — «С днем рожденья тебя…»
Дот с Тиффани неохотно присоединились к нему, и он вышел в крытый переход, держа торт на одной мясистой ладони и дирижируя другой. Тео поставил торт на газету, лежавшую на скамеечке перед Малкольмом. Тиффани загудела в гудок, из которого стал высовываться, развертываясь и снова скручиваясь, бумажный язык. Семь свечей на торте образовали сердце. Посередине торчал небольшой огарок.
— А ну-ка, дунь, пап! — сказал Тео. — Никакого тебе торта не будет, если не загасишь.
— Боюсь, я…
— Не вешай мне лапшу на уши, о ты, умеющий так здорово дышать!
— Все, что я умею, это…
— Да если бы я сутулился, как ты, я бы тоже дышать не смог.
— Папа… — сказала Тиффани.
У Малкольма было такое чувство, будто легкие у него совершенно пусты.
— Тео, дорогой, — сказала Дот, — папе вовсе и не надо гасить эти свечи.
— Нет, надо. Хочешь торта, участвуй в игре. Дуй! — требовал Тео, нависая над отцом.