Выдвигая на первый план права человека, эта философия выражала стремления новых, антифеодальных общественных сил — ремесленников и крестьян, лишенных человеческого достоинства, личной свободы, а также возможностей развития и свободного участия в общественной жизни Речи Посполитой.
И тем не менее здесь видны социально-исторические пределы, ограничивающие идейный и познавательный горизонты этой программы. Ее лозунг свободы, собственности и равенства не призывал непосредственно к борьбе против феодальной системы собственности. Верно, что эта программа была направлена против господствующего в той социальной действительности принципа привилегий шляхты, что она морально осуждала факт лишения крестьян и ремесленников права «собственности на свою личность» и права «собственности на приобретенные предметы». Это было провозглашение формального права каждого человека на частную собственность в буржуазном смысле этого термина. Но вместе с этим так понимаемая собственность ограничивала социальные горизонты гуманизма Коллонтая. У него можно прочитать: «…собственность есть владение вещами, добытыми согласно закону, который справедливо исключает право других на эти же самые вещи. Мы должны сохранить в памяти этот ответ, ибо он необходим для всех других моральных знаний; мы его должны рассматривать как точку в геометрии, ибо он лежит в основе всех наших прав и обязанностей» (30, 74).
«Права» и «обязанности» вытекают из физических законов, которым подчиняется человек. Эти законы человек не может ни изменить, ни устранить. Однако это не означает, что «права» и «обязанности» всегда и везде будут с необходимостью реализованы позитивно. На нерушимых законах «физическо-морального порядка» воздвигается система социально-моральных норм, соблюдение которых является условием благополучия как индивидов, так и общества. Несоблюдение этих норм обращается против самих людей. Эсхатологическое измерение справедливости заменяется у Коллонтая «санкциями природы»: терпение и смерть, несчастье и любые неудачи — вот наказание за несоблюдение норм морального порядка.
Однако, несмотря на это, люди веками нарушают данные нормы. Как это возможно? Некоторую роль здесь играют игнорирование и незнание «физическо-морального порядка». Но не это является главной причиной. Сама эта причина порождена социальными факторами, а именно заинтересованностью определенных общественных институтов и учреждений в поддержке несправедливых отношений, не соответствующих нормам морального порядка. Вместе с тем в этом вопросе у Коллонтая не все ясно. Выше уже обращалось внимание на детерминистическую тенденцию философии Коллонтая, проявляющуюся во взглядах как на природу, так и на общество. Она могла бы означать, что любые действия людей жестко детерминированы объективной необходимостью. И поэтому — поскольку моральные нормы и общественные связи вытекают из объективной закономерности — эти действия должны были бы реализовываться автоматически, по принципу причинной детерминации.
Но этого нет, ибо человеку присуща свобода как естественный закон. И это является той онтологической основой, которая создает возможность нарушения морального порядка. Коллонтай входит здесь в проблематику важной дилеммы философской традиции: «…одни представляют человека свободным существом, а другие — необходимым существом» (там же, 79). Вся проблематика этой дилеммы представляется Коллонтаю запутанной «философским фехтованием». Исходя из принципа интроспекции, считает Коллонтай, видно, что человеку принадлежит свобода как «неизбежная необходимость действовать согласно нашей воле, нашему решению и выбору, и, как таковая, она основывается единственно на естественном законе, который мы назвали способностью свободного действия» (там же, 79). Понимаемый так закон является условием моральной оценки, «потому что без полной свободы ни один наш поступок не может рассматриваться как моральное действие, как такое действие, которое можно считать плохим или хорошим…» (там же, 81).
Однако из этого не следует положение об абсолютной произвольности поведения человека в мире. Его свобода настолько ограничена, что она лишь означает, что «то, что мы хотим сделать, не может произойти без нашей воли, выбора и решения» (30, 84); человек не может, не обязан и не должен делать все то, что он хочет, но он может, обязан и должен хотеть все, что он делает. В основе ограничения свободы лежат господствующие в мире закономерности. По отношению к ним «воля не может выбирать, и следствие должно наступить помимо ее дозволения… Ведь мы не можем запретить, чтобы кирпич не падал на нашу голову тогда, когда мы стоим на том месте, где он должен упасть» (там же, 92). Поэтому также и там, где человеческие действия пересекаются с действующими законами, они с необходимостью должны быть подчинены этим законам.