— Уже нет. Что случилось?
Эти объятья были очень неловкими, моя броня ничего не чувствовала, да и мумифицированная плоть Лиззи плохо передавала человеческое тепло. Но она продолжала обнимать меня со спины.
— Мне очень хорошо, хочется кого-то обнять. Могу обнять то дерево, или опору топтера, но почему бы не обнять тебя?
— Это мудрый выбор. Я рад, что тебе понравился подарок.
— Он, как говорили Древние, классный! Прямо как ты. Посмотришь, как я украсила кабину?
— Позже, у меня чуткий нос, от запаха краски наизнанку выворачивает, прости.
— К утру высохнет! — она села рядом, уставилась на огонь, а он стал сверкать на золотой маске. — Мне этого не хватало.
— Я догадывался.
— Не только рисования! — воскликнула она. — Вот этого, посиделок у костра, ночью, под приглядом звёзд! Когда я играла сама, это было моей любимой частью. Не бои, добыча и достижения, а вот это. Мы сидели у костра, рядом стоял походный фургончик, зимой, летом, осенью и весной, мы грелись, готовили пищу, маскировали лагерь, несли стражу, а ещё пели песни и разговаривали. Вот, ради чего стоит здесь быть, Антон, в этом самая суть.
Я осторожно положил лапу на её забинтованную, испачканную в краске ладонь.
— Скучаешь по прежним соратникам?
— По некоторым. У меня их много было, не все игроки держатся в одном отряде, хватает одиночек или блуждающих вроде меня. Но все они были славными, и я любила петь для них.
— Может, споёшь и для меня?
Из-под маски послышался глухой клёкот, — мумия смеялась.
— Я всегда пела ужасно, а с мёртвыми голосовыми связками даже пробовать не буду. Давай просто посидим немного, чувствуя, что вокруг бесконечно огромный мир, но всё самое хорошее сейчас здесь, в этом маленьком пятнышке света.
Возможно, мне следовало отправиться в лес и попытаться добыть еды, пока голод не превратился в боль, но, подумав, решил задержаться. Возможно, удастся установить более крепкую связь с Лиззи и вытащить её из этой тюрьмы. Не насилием, не обманом, а убеждением, как я действовал всегда.
— Эй, Антон?
— М?
— Мы друзья?
Странный вопрос. Друзья — это большая редкость.
По сути, современный мир не поощрял и не стигматизировал дружбу, она просто была не нужна. Современный человек являлся ячейкой общества, самостоятельным индивидом, который мог позволить себе абсолютно все блага цивилизации, любые формы активности, любую работу и досуг. Полная гармония с самим собой, как говорила Мэдлин. Существовали, разумеется, разные формы взаимоотношений: рабочие и научные коллективы; сексуальные союзы, но каждый их член оставался самодостаточной единицей со свободным выходом из состава.
Разумеется, люди не являлись тотальными одиночками, им была присуща взаимовыручка, храбрость, сознательность, способность к самопожертвованию ради других, иные высокие идеалы гуманизма. Все люди являлись товарищами, объединёнными общей целью, помощниками и защитниками для собратьев. Но назвать кого-то другом в наше время — почти то же, что и признаться в любви и объявить о взаимной моногамии. Большая редкость.
— Пожалуй, да, Лиззи, хоть мы с тобой и не знакомы, здесь, в «Новом Мире», мы друзья.
— И Мэдлин тоже?
— Мне очень хочется в это верить, но говорить за неё не стану.
Мумия положила голову мне на плечо, обняла за руку. Хорошо, что она не чувствовала физического дискомфорта.
Мэдлин вернулась утром. Каспар сидел на посохе-полумесяце, вновь чёрный, слегка нахохленный, его хозяйка с тенью тревоги поглядывала на Лиззи. Не знаю почему, но шалость мумии неслабо её задела.
— Понимания и процветания. Как прошла ваша ночь?
— У костра! Ты многое потеряла!
— Не сомневаюсь, Елизавета.
— Теперь мы с Антоном друзья!
Ведьма замерла на пару секунд.
— Какое… интимное признание. Антон?
— Да. А ещё я очень проголодался.
— Значит, ничего необычного. — Она достала из инвентаря и протянула мне, держась за обёрнутую салфетку, чью-то прожаренную ногу. — Поскольку все деньги сейчас у меня, буду заведовать снабжением тоже.
— О, значит, ты будешь кормить меня?
— Именно так я и сказала, — заметила ведьма, на миллиметр приподнимая бровь.
— Кажется, у Древних был обычай, когда двое вступали в брак, женщина начинала кормить мужчину.
— Брак — это анахронизм первобытных времён, а голод всё ещё актуален. Я так понимаю, есть ты не будешь?
Прежде чем она успела спрятать еду, я впился в мясо зубами. Оно не было сырым, но оказалось вкусным, даже специи не слишком жгли пасть. Голод заметно ослаб. В чём секрет? Даже кость, в которой запёкся мозг, оказалась деликатесом, хотелось перемолоть и подержать её на языке подольше.