— Ну, за воображаемую, невелика разница, — махнул рукой парень с бусинками, — Главное, никогда не забывай сжигать мосты, когда уходишь.
Я повернулась к ним спиной и пошла в сторону гардероба. Меня так и подмывало повернуться, но я знала, что тогда захочу остаться.
Ухожу. Навсегда. Скрываюсь за горизонтом. Надеваю пальто, накидываю на плечи рюкзак. Вокруг меня родители забирают счастливых детей. Или не очень счастливых. Рядом ребенок ревет. Женщина разговаривает с кем-то по телефону. Мальчик лет 13 лазает в телефоне.
Открываем дверь. Меня обдает морозной утренней свежестью. Непривычно. Хочется спрятаться. Вокруг сверкает снег. Деревья качают ветвями, сбрасывая снег. Сверкают сосульки. Солнце светит, но не греет. Стоило мне переступить за порог, как я погрузилась в звуки улицы. Шум машины. Визг тормозов. Ругань грузчиков, доставляющих что-то. Лай собак.
Мы идем по заснеженной дороге. Мимо нас проезжают машины. Меня чуть не обрызгало водой. Где-то каркают вороны. Мне холодно. Я дрожу. Щеки, нос и кончики пальцем онемели. Под припаркованной машиной прячется кошка, жмущаяся к её колесам. В окнах кое-где горит свет. Я вижу мелькающие тени в них. Откуда-то пахнет макаронами. Инспектор оштрафовал неправильно припаркованную машину. Хлопает автоматическими дверями супермаркет. Из ларька раздается ругань на испанском. Подростки слушают музыку в динамике и громко хохочут.
Мы идем по широкой дороге домой. По знакомой улице. Слева и справа ряды аккуратных домов. Сосед нас видит, но не здоровается с нами. Проходящие мимо женщины, а именно владелица китайского ресторанчика и её подружки, смотрят на нас и перешептываются. Родители держатся от меня на расстоянии. Они заходят в наш дом. Я предпочитаю ещё прогуляться.
Как давно это было? Мне казалось, лет сто назад. Давным-давно, когда мы были молодыми и ничего не хотели замечать, я ехала на велосипеде по раскаленному асфальту, а он махал мне рукой и улыбался, прищуривая зеленые глаза. Когда-то я переписывалась с Леа и обедала с Томом в пиццерии. Когда-то девочки ко мне подлизывались. Когда-то я ходила по вечеринкам и возвращалась под утро без сил, шатающаяся, усталая и довольная. Или злая.
А сейчас снег и дождь смыли всё.
— О, Альконе. А это правда, что тебе голоса в голове приказывают всех убить? — спросила подошедшая ко мне черлидерша. Она была одна.
— Ты дура?
— Ну, так все говорят.
— Что ты дура? В кои-то веки сплетни правдивы.
— Но психичка из нас ты, а не я, — черлидерша ослепительно улыбнулась.
— Хорошо, ты меня унизила. И? Марка ты всё равно не впечатлишь. Он не достался никому из нас.
— Знаешь, сейчас ходят слухи, что это ты его убила. Надеюсь, что шериф им поверит и тебя посадят.
— Я прошла через депрессию, дереализацию и психушку. Думаешь, тюрьма меня испугает?
— А должна. Хотя какой смысл? Ты все равно так и не осознаешь, какая же ты сука. Ты ведь и не любила его даже.
Черлидерша повернулась ко мне спиной и зашагала к своей машине. Снежинки опускались на её черные волосы и таяли.
Ошибаешься, черлидерша. Я это знаю. Я уже давно это поняла.
Сразу после разговора с черлидершой я взяла билет в соседний портовый город. На сегодня. Со мной ехал отец. Мать сопровождала нас. Она помогла отнести сумки и вышла из поезда. Когда поезд тронулся, я долго смотрела, как мать уходит из вокзала, лавируя среди небольшой толпы. Вокруг махали женщины, мужчины, дети, старики. Кто-то плакал, кто-то кричал, кто-то улыбался. Девушка посылала воздушные поцелуи. Многодетная семья синхронно махала рукой.
Так-так-так. Стучат колеса. С нами семья: мужчина и женщина уже довольно зрелого возраста и два грудных ребенка. Из еды и питья только вода и чипсы. Я быстро их съела и выпила воду. А потом я голодала.
В запотевшем окне проносились пейзажи. Заснеженные поля, пожухлая трава, островки черной земли, голые серые деревья, холмы, реки и пруды, одинокие фермы, заброшенные постройки. Море серого и белого. Там было ужасно холодно, а внутри поезда тепло.
На календаре 31.12. В соседних кабинках раздается смех. Семья достает спиртное. Мы чокаемся. Мужчина что-то говорит. Женщина смеётся. Отец болтает с ними. Они все ржут. К нам присоединяется губастая блондинка. Она попыталась со мной поговорить, но, видя мою вялость, махнула рукой.
Бой курантов. Мы опять чокаемся.
— С новым годом! — кричит блондинка!
— С новым годом, хоть мы его и не празднуем, — отвечает отец.
Это потому, что тебе не нужен повод напиться в зюзю.
Вдали загремел салют. На небе распустились огненные цветы. Где-то группа молодёжи стоит с зажженными бенгальскими огнями. Поезд украшен гирляндами. Откуда-то доносится ругань тех, кто хочет выспаться в новогоднюю ночь.
Люди сидят в теплых домах. Кто-то спит, кто-то пьет, кто-то жрет и смотрит телевизор. А мимо них проносится поезд, в котором люди отмечают праздники.
Мы приезжаем только утром. Город встречает нас с распростертыми объятиями огней, вывесок и запаха свежеиспеченных булочек.
Остатки лиловых сумерек. Жаренный каштан. Шлейф аромата кофе. Начинающие открываться кафе и ранние посетители в них, лениво потягивающие напитки из кружек. Уличная музыка. Рисующий на стене подросток. Кукуруза. Хот-доги. Собаки, которым вскармливают объедки. Пара, глядящая на последний салют.
Улицы узкие, окна друг напротив друга. Живописный городок. Вон, даже художник на крыше что-то рисует.
Мы останавливаемся в дешевой гостинице. Отец тут же идет в бар с деньгами, которая мать дала на необходимые расходы. Хотя, для него это походу «необходимые».
До вечера я пролежала на кровати, бесцельно пялясь в потолок. А потом наконец вышла. В конце концов, я приехала в незнакомый город, могла бы и посмотреть тут что-нибудь.
Я купила пончики и колу. Марк любил пончики. Я вгрызалась в мягкое теплое тесто и думала о нем. Потом я остановилась возле колонки, из которой доносился романс, и послушала. Потом включили хип-хоп. Я ушла.
Здания медленно проплывали мимо. Магазин цветов. Ресторан. Бутик. Бар с блюющими взрослыми. Парк. Жилые дома со светло-желтыми стенками. Тут снега было поменьше. Но всё равно холодно. Ближе к ночи опустился туман. Сгущались сумерки.
Я вышла к морю. Тут же звуки города приглушились и перестали иметь какое-либо значение для меня. Вдали было только море, солоноватый запах, шепот волн, крики чаек и плывущие вдали корабли. И сиреневое небо с угасающим закатом. Я сняла обувь и носки, подвернула джинсы. Ноги погрузились в холодный песок. И тут же замерзли. Но я этого не замечала.
Спутанные следы ведут к морской глади. Я как бедуин из моего сна. Только ракушек нет. Я подняла гладкий камешек. Черный, с белыми прожилками. Ноги ласково лижут волны, превращаясь в пену. Я бреду вдоль пляжа. А потом захожу в воду. Плещусь. Интересно, тут есть киты? Нет, скорее всего. Жаль. Люблю китов.
Я вижу Тома, стоящего вдалеке. Я не задаюсь вопросом, что он забыл в такой дали. Я не задаюсь вопросом, почему он по колено в воде. Я подошла к нему. Такой красный на фоне пронзительно-синей воды и белой пены волн. Позади — серое небо и остатки заката. Некоторые волоски на его голове как будто светятся, образовывая ореол вокруг головы. Его раскосые глаза спокойно смотрят вперед, в них ничего не отражается. Веснушек как будто прибавилось.
— Том, ты здесь.
— Да. Как новый год?
— Лучше всех предыдущих. А ты как?
— Нормально. Родители опять уехали в командриовку. А я рванул подальше из дома. Как психушка? Тебя выписали?
— Нет, это астральная проекция меня.
— Прикольно.
— Уржаться можно.
— Всё нормально? Вылечили?
— А ты как думаешь?
— Думаю, эти раны никогда не заживут. Но ты хотя бы жива. Это радует.
— В каком смысле?
— Во всех.
Он улыбается. Я тоже. На этот раз искренне.