Едва доехав до своей станции, он вышел из вагона, волоча ноги. Три дня без сна — это много. Главное — тут на лавочке не заснуть. Он кинул сумку, сел рядом с ней и откинулся на спинку. Двадцать минут, чтобы людей стало поменьше, и можно идти. Он огляделся по сторонам и, заметив камеру наблюдения, отвернулся. Пока он спиной и не видно бирки, он и за человека может сойти. А в том углу, где он обычно сходит на пути, камер нет. Выждав привычное время, он двинулся к краю платформы, спрыгнул вниз на рельсы и, обернувшись на даже не посмотревших на него людей, пошёл вперёд. Нужно пройти по тоннелю всего одну станцию, по поверхности это делать опасно, в этом районе вроде как хотели устроить облаву. Этот источник никогда не брехал, поэтому сегодня гули и вихты оттуда смылись, оставляя там только Пожирателей. Он шмыгнул носом, остановился, достал платок, снова высморкался и отправился дальше. Когда лампочки стали чуть ярче, впереди показался выход из тоннеля на станцию. Её обещали открыть через два года, и можно будет ездить прямо до неё на поезде. Несколько рабочих, видимо, задержавшихся, что-то таскали с громким скрипом. А парень прыгнул на платформу и пошёл к лестнице наверх. Никто не обернулся. Выйдя из строящегося павильона, он поправил шарфик на шее и пошёл к первому попавшемуся двору. Этот маршрут он знал наизусть, проходными дворами, в обход освещённых улиц, добраться до квартиры. Всего пятнадцать минут — и вот он уже у знакомого подъезда. Приложив ключ к домофону и пропустив вперёд женщину с собачкой, парень скользнул за ней в лифт.
— Вам на какой этаж, молодой человек? — она едва взглянула на него и обернулась к кнопкам.
— На девятый.
Женщина нажала на кнопку пять и, погладив маленького лохматого пёсика, достала телефон. Успела натыкать сообщение, убрать телефон в карман куртки и вышла на своём этаже.
Он же, доехав до девятого этажа, открыл дверь и зашёл в квартиру. Пустую, даже без косметического ремонта. На полу голый бетон, стены едва ошпатлёваны, на потолке пустые патроны для лампочек. Не разуваясь, он захлопнул за собой дверь, оставив ключ в замке, и, зайдя в одну единственную комнату, плюхнулся на диван, занимающий едва ли не всю маленькую заготовку спальни. Так же, лёжа, стянув с себя обувь и пальто, он вынул из-под подушки махровый плед в цветочек и, завернувшись в него, уснул.
Влад медленно вертел в руках непонятно зачем купленную газетку. Что ему там читать, было совершенно не ясно. О всех важных новостях для себя он узнаёт от информаторов, а остальное вторично. Рядом на лавочке стояла бутылка с водой, уже початая. Вообще пить ему не хотелось, но в супермаркете он ходить просто так не решился и купил газету и воду. Не скажешь же никому, что ходил в мясной отдел понюхать свежего мяса. Откровенно хотелось жрать, желудок делал кульбит за кульбитом, и забивать его водой уже не было смысла. Но на него записали жертву Пожирателя. Всего одну, но на диету сесть придётся. Хотя худеть уже некуда, весить всего пятьдесят шесть при росте два метра с лишним — даже для гуля маловато. Ему бы хоть четыре набрать, уже нормально. От запаха, который донёс от ближайшего ларька с шаурмой ветер, желудок скрутил очередной спазм. Но Влад скривился и хлебнул из бутылки. И вот почему он не может пойти, купить себе готового мяса и нажраться всласть? Что за дурацкая природа? Почему тогда запахи она сделала такими привлекательными? Человеческая еда пахла невероятно вкусно, вызывала желание попробовать, но ею можно было и отравиться, и заработать хорошее такое несварение.
Посидев ещё немного на лавочке остановки, Влад выкинул газету в урну и, засунув бутылочку в карман кожанки, пошёл по улице вниз к набережной. Может, хоть прогуляется. От голода это не избавит, но хоть немного отвлечёт. Дойдя до шумной Фрунзенской, он опёрся о парапет и опустил голову на руки. Над городом с утра висело не небо, а очень пыльная чёрная бархатная драпировка, только к самому горизонту слегка светлевшая. Может, будет дождь, а может, снег, чёрт его знает. В такие дни даже синоптики старались не быть категоричными. За спиной он услышал смех и вздохнул. Он ещё не такой взрослый, и его ещё нет-нет, да замечают.