Сработала контрразведка уголовников, сумевшая заполучить копию докладной записки начальника лагеря Мороза на имя Бермана.
Своему патрону Я.М. Мороз писал в общем-то безрадостное письмо. В нём сообщалось, что во вверенный ему лагерь направляются из других лагерей заключённые, которые в течение ряда лет ни в одном лагере не работали и работать не хотят. В результате лагерю приходится кормить большое количество неработающих заключённых, а средств на это не выделяется. К тому же троцкисты не только отказываются работать, но и своими действиями пытаются разлагать других заключённых.
В самом начале второй половины августа было подмечено необычное для лагерной жизни явление. Перестали мелькать тут и там знакомые лица сотрудников третьего отдела, шнырявшие по всем точкам, где работали и жили заключённые. Жизнь в третьем отделе, кабинеты которого до того казались пчелиными сотами, постоянно наполнявшимися «нектаром» добровольного доносительства и фиктивными показаниями, выбитыми из жертв, характеризовалась набирающим силу произволом. Как-то перестал жужжать этот улей диалогами следователей и подследственных, и все окна его не гасли с сумерек до рассвета. Заключённые терялись в догадках и тщетно пытались понять суть происходящего в секретном отделе лагеря, источавшего постоянно страх. И боялись не напрасно.
Расплывчатая формулировка в приказе Ежова «ведут активную антисоветскую, подрывную и прочую преступную деятельность в данное время» позволяла практически подвести под неё любого лагерника. Ответственное государственное задание предстояло выполнить в срочном порядке. Начальник Ухтопечлага и его помощники, не сумев навести в своём хозяйстве элементарный порядок, наладить производство и создать минимальные бытовые условия для заключённых, теперь спешили отличиться на поприще массового террора. Для подготовки дел на рассмотрение «особой тройки» только в самом управлении лагеря было выделено семь сотрудников, освобождённых от повседневных обязанностей. Исполнителей на местах подгоняли грозными шифрограммами. Вот какие послания, к примеру, направил начальник III отдела управления лагеря Черноиванов начальнику Воркутинского отделения Сеплярскому по исполнению приказа НКВД в течение всего одной недели:
«Воркута, Сеплярскому.
По всем известным Вам следделам необходимо в месячный срок закончить дела на 450 обвиняемых. В первую очередь расследуйте дела на обвиняемых: организаторов голодовок, отказчиков от работы, занимающихся контрреволюционной агитацией, разлагающих лагерников и беглецов. Для выполнения этого задания в срок предлагаю мобилизовать весь оперсостав третьей части. Руководство ведением следствия возлагается персонально на Вас. Учтите, ежедекадно мы сведения обязаны посылать в ГУЛАГ.
Черноиванов, № 4146, 1937 г., 30/VIII».
«Воркута, Сеплярскому.
Заключённых, перечисленных в радиограмме, надлежит немедленно сконцентрировать в одном месте. Проследите за их концентрацией.
Черноиванов, № 4191, 1937 г., 5/1Х».
«Воркута, Сеплярскому.
Радируйте немедленно, сколько дел подготовлено на «тройку». Учтите, что сроки идут. Дела у Вас двигаются плохо. Мобилизуйте безотказно весь аппарат. Нечего от Вас в Москву сообщать. Черноиванов, № 4180, 1937 г., 7/IX».
Здесь необходимо сделать небольшое пояснение. До 1938 года фотографии в личном деле осуждённого имелись только у тех, кто был осуждён по составу контрреволюционных преступлений. Этим обстоятельством иногда пользовались уголовники. По заданию воровского авторитета их подручные выискивали среди осуждённых «бытовиков» с небольшими сроками. При обнаружении сходства к данному лицу применялись «косметические» меры — в принудительном порядке наносились зафиксированные в личном деле воровского авторитета татуировки. Если требовалось провести небольшую хирургическую операцию, то дело доходило и до этого. Пользуясь тем, что в учётно-распределительных аппаратах лагерей многие должности занимали заключённые или бывшие заключённые, при наступлении срока освобождения «двойника» уголовник являлся для получения документов, и в ряде случаев такой фокус проходил. Именно поэтому в телеграмме имелось указание о необходимости установления лиц, на которых оформлялись материалы для направления на тройку НКВД, чтобы избежать возможной ошибки в применении репрессивных мер.