В это время на Новой Ухтарке пока лишь небольшими партиями выводили на расстрел. Каждая акция оформлялась честь по чести протоколом с указанном даты, места и количества казнённых. Документ подписывали четыре человека: двое прикомандированных сотрудников ГУЛАГа, помощник оперуполномоченного III отдела лагеря и оперуполномоченный командировки.
Второе место массовых расстрелов в Ухтопечорском лагере — Рудник в Воркуте. Здесь действовала команда во главе с помощником начальника второго отделения III отдела ГУЛАГа Кашкетиным. В её состав входили: помощник оперуполномоченного III отдела ГУЛАГа Закава, помощник оперуполномоченного III отдела Ухтопечлага, оперуполномоченный III отдела Воркутинского отделения лагеря Михайлов.
Одно время решили «в воспитательных целях» широко оповещать о казни всех лагерников. Первый приказ, подписанный Я. Морозом, зачитывался при разводе на работу во всех лагерных пунктах 15 декабря. Сначала следовала длинная преамбула, в которой речь шла об успехах социалистического строительства под руководством партии и её вождя, клеймились «враги народа, троцкистско-зиновьевские и бухаринско-рыковские наймиты германо-японской фашистской агентуры», а затем сообщалось о расстреле за «контрреволюционные вредительские действия» 22 заключённых с перечислением фамилий. Заключённые неоднозначно воспринимали чрезвычайную новость. Судимые за уголовные преступления в основном, как доносила агентура, одобряли акцию и рассуждали, что врагов народа везде надо выжигать калёным железом. Обещали в тот день ударным трудом поддержать генеральную линию партии в борьбе со шпионами, вредителями, контрреволюционерами всех мастей. Политические выслушали содержание приказа молча. Вспоминали тех, с кем совсем недавно тянули лямку, и надеялись, что сия чаша минует каждого из них. Затем с интервалом в неделю было зачитано ещё четыре подобных приказа, но уже не содержавших трескучих фраз. Во втором приказе говорилось, что уголовно-бандитствующие элементы терроризируют население лагеря, подрывают дисциплину и внутренний порядок. На отдельных участках дезорганизуют производство, систематически отказываются от работы, организуют саботаж. При побегах из лагеря грабят вольнонаёмное население, сознательно уничтожают казённое имущество. За эти действия 23 человека приговорены к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведён в исполнение. Новый приказ пришёлся по душе осуждённым по составу контрреволюционных преступлений. Они нисколько не жалели уголовников и считали приговор справедливым. Политические знали цену этой отпетой публике, способной ради спасения собственной шкуры отобрать последний кусок у умирающего или отнять любую приглянувшуюся вещь у более слабого. У уголовников сразу же улетучился трудовой энтузиазм, зато усилилась тяга к побегам, хотя зима далеко не лучшее время для этого. Потом, видимо, начальство спохватились, что такая информация может толкнуть заключённых на непредсказуемые действия, тем более что в списках значились уже десятки фамилий, и перестали заключённых знакомить с приказами.
Пока на Новой Ухтарке осуждённые ждали своей участи, наехавшие оперативники во главе с московскими чинами продолжали творить свои чёрные дела. Некоторых вызывали на допросы, заканчивающиеся по-разному: одни возвращались с некоторыми признаками «задушевной» беседы и материли почём зря тех, с кем пришлось пообщаться; другие вели себя иначе и на все расспросы отделывались от товарищей короткими ответами.
Ночью с 24 на 25 апреля начальника лагпункта Лихолетова поднял с постели прискакавший нарочный и вручил прошитый суровыми нитками и заляпанный сургучом конверт. Когда получатель вскрыл его и ознакомился с текстом, глаза у него полезли на лоб. Нарочному Лихолетов приказал вызвать начальника охраны и после этого отправляться отдыхать. Когда тот ушёл, принялся изучать бумагу. Предписание гласило: «Предлагаю сегодня 25 апреля 1938 года привести в исполнение приговоры тройки УНКВД по Архангельской области (протоколы № 17, 19, 30, 44, 49, 51, 54, 56, 58, 62, 68, 69, 75)». Мельком просмотрел итоговые цифры протоколов и невольно схватился за голову. Судя по всему, они там, наверху, посходили с ума. Предстояло за один день ликвидировать около 1300 человек. Это уже был не расстрел, а самая настоящая бойня. Появившийся начальник охраны, когда до него, ещё не проснувшегося по-настоящему, дошёл смысл услышанного, ошалел от этой новости. Мешкать было некогда, и Лихолетов отправил его срочно поднимать оперативников — и своих, и чужих. Через полчаса все были в сборе. Когда Лихолетов познакомил их с содержанием предписания, то ему просто не поверили. Дело было неслыханное! Лихолетов положил документ на стол. Все сгрудились возле стола, и каждый жадно вчитывался в строчки документа, всё ещё сомневаясь в том, что предстояло сделать. Оперативное совещание длилось около часа. Трудности возникали огромные. Предстояло не только вырыть ямы, но и закопать их. Земля ещё не отошла от зимних морозов, и копать ямы было не так-то просто. Принялись подсчитывать сообща, сколько потребуется для этого ям при глубине до двух метров. Решили копать траншеи шириной по два метра и по двадцать длиной. По расчётам выходило, что можно обойтись девятью ямами. И хотя грунт был мягкий, замёрзший слой земли представлял большую сложность. Для облегчения работы решили воспользоваться заготовленным прошлой зимой лесом. На месте траншей разложить костры и отогреть землю. Как ни крути, выходило, что за один день не справиться.