Следственное дело и стенограмма судебного заседания военного трибунала Хабаровского военного округа, рассмотревшего это дело, обширны. В материалах содержится и множество фактов, полностью изобличающих подсудимых.
Закрутилось колесо этой печальной истории, довольно поучительной, в сентябре 1938 года. Первопричиной послужило агентурное донесение одного из заключённых, по мнению которого среди инженерно-технического персонала на лагерном пункте формируется подпольная организация контрреволюционного характера. Вот когда наступил звёздный час для руководства третьего отдела, страстно желавшего идти в ногу со временем. Одним словом, более пронырливые ковали своё собственное счастье, посылая на расстрел и правых, и виноватых.
Получив заявление, врио начальника III отдела Антонов Дмитрий Александрович подал команду «свистать всех наверх». Захлопали дверцы служебных сейфов в третьем отделе. Закрутились барабаны в револьверах, заглатывая боевые патроны.
На лагерном пункте все — администрация и охрана — «поставлены на ноги». Ничего не подозревавших осуждённых вызывали по одному на вахту. Операция закончилась арестом 40 человек, которых в срочном порядке перебросили в следственный изолятор.
Чуть отдышавшись от арестов, руководство третьего отдела на экстренном заседании распределило арестованных и перед сотрудниками поставило задачу: получить к вечеру от них необходимые показания о заговоре. При такой установке не годились традиционные методы допросов, где следователь и подследственный ведут психологическую схватку. Времени на раскачку отпущено не было, а потому приходилось брать быка за рога, т. е. добывать признания с помощью побоев. При этом руководство в лице Орьева, Воля-Гойхмана и Антонова перемещалось из кабинета в кабинет, где велись допросы, и самолично избивало арестованных, наглядно показывая подчинённым, как «эффективнее» вести дознание. О дальнейшем развитии событий можно проследить по материалам обвинительного заключения, предъявленного Орьеву Александру Ивановичу, Воля-Гойхману Леониду Марковичу, Антонову Дмитрию Александровичу, Писареву Георгию Петровичу, Слободянюку Ивану Антоновичу, Юцису Абраму Григорьевичу. Арестованные в октябре-декабре 1939 года, они обвинялись в преступлении, предусмотренном ст. 193-17 п. «а» УК РСФСР.
Орьев приехал в третий отдел УЖДС в командировку со специальными полномочиями ГУЛАГа, но вскоре был назначен исполняющим обязанности начальника отдела. С приездом Орьева и его помощника Воля-Гойхмана аппарат отдела получил новую установку и покатился по пути ухудшения и развала работы. По свидетельству ряда сотрудников, с приездом Орьева и Воля-Гойхмана партийная и общественная жизнь в отделе замерла. Воля-Гойхман просто запретил заниматься партийной работой. Оба безапелляционно заявляли: всё то, что они приехали проводить, — это и есть партийная работа.
Как показал на следствии Слободянюк, сумасбродное руководство Орьева и Воля-Гойхмана создало в аппарате нездоровую атмосферу. Отношение к работе всего аппарата зиждилось исключительно на запугивании сотрудников. Личная творческая инициатива была полностью подавлена.
Работа Орьева ознаменовалась созданием специальной следственной группы и массовыми арестами. Он потребовал от работников следствия применения «активных методов допроса арестованных, не сознающихся в преступлениях».
Орьев и Воля-Гойхман требовали от следователей применения к арестованным мер физического воздействия. Тех, кто не выполнял эту установку, терроризировали, высказывали в их адрес угрозы, обвиняли в пособничестве врагам.
«За время работы в третьем отделе, — показывал свидетель Гаврилкин, — я наблюдал ужасную картину пыток и избиений арестованных. Среди сотрудников начались разговоры о том, что Орьев и Воля-Гойхман превратились в каких-то палачей и на этом хотят строить себе карьеру, но открыто об этом говорить никто не решался, так как боялись судьбы, постигшей Гаврикова и других».
«Активный метод» допроса заключался в том, что арестованному не говорили, в чем его конкретно обвиняют, и требовали признания в своей контрреволюционной деятельности во что бы то ни стало.
«Приступая к допросам, я убедился, — показывал свидетель Рычков, — что никаких материалов, изобличающих арестованных, не имелось, и допрашивались они только потому, что уже были арестованы и в чём-то подозревались».