Как дамоклов меч над моей головой висит смерть, так как инкриминируемое мне обвинение по ст. 193-17 п. «б» приговаривает к расстрелу. Кому понадобилась моя смерть, ни в чем не повинного большевика? Кому понадобилась смерть человека, который предан партии?
Из 34 лет, прожитых мною, 19 прожиты с партией и комсомолом. Я поднят партией и советской властью из нищеты и голода, поставлен на ноги. Моя преданность своей Родине безгранична. Я боролся с врагами со всей страстью, вложив всю свою ненависть к ним. Но я, добросовестно заблуждаясь, применял меры физического воздействия к арестованным, как это ни было лично мне неприятно, полагал в то время, что выполняю свой партийный и служебный долг.
Какова была обстановка? Кто привил эту мерзкую практику, в результате чего это влекло к гибели таких, как я?
Я работал с 1930 г. в органах. Не знал и не подозревал до 1938 года, что такие методы применяются.
В 1938 г. я работал в Особом отделе Киевского военного округа вначале оперуполномоченным, а потом врио начальника отделения. С прибытием в Киев Ежова с бригадой сотрудников все перевернулось. Он нам приводил примеры черной измены и предательства со стороны арестованных, которые не говорили правды без применения физических методов по антисоветскому военному заговору и националистическим формированиям. Я присутствовал на партийных собраниях, внимательно слушал, внутренне переживал: как этого не понимали до сих пор и дали возможность врагам подготовить взрыв внутри страны?
Все это я принимал за чистую монету, и к моему позору все эти доводы не вызывали и тени сомнения. Я не слыхал ни от кого из своих товарищей и намека, даже отдаленного, на какую-нибудь неправильность в таких методах, наоборот, и в выступлениях, и в разговорах между собой все сотрудники говорили, что «наконец» враги будут выкорчеваны.
Я честно уверовал, что это так, и принял это как директиву к действию. Да, я до решения ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17.11.38 г. применял меры физического воздействия к отдельным арестованным. Я при воспоминании содрогаюсь всем своим существом, и у меня кровь в жилах стынет, что я эти методы применял, а в отдельных случаях жестоко. Но ведь я это делал не со злым умыслом, а сейчас представлен в облике врага, провокатора, и как сказал мне следователь Хабаровского краевого управления НКВД Фейтин, что «я участник кровавой харчевни», «наместник Гитлера».
Расследование и следствие по моему делу проведено тенденциозно и необъективно. Огромное количество оговоров и чудовищной клеветы со стороны некоторых свидетелей и арестованных не только не подвергнуто проверке, а все подшивается к делу по одному принципу: на каждый роток не накинешь замок. Несмотря на это, дело следствием уже закончено.
В чем я в основном обвиняюсь? В том, что я фальсифицировал дело по повстанческому формированию на спецзоне 8-го отделения Амурлага, применял методы физического воздействия к арестованным. Никакого дела я не создавал. Тогда была допущена оперативная ошибка, преждевременная ликвидация участников формирования. К этим арестованным применялись меры физического воздействия мною по прямым указаниям из Москвы.
Участники повстанческого формирования были арестованы, и выступление предотвращено. Впоследствии часть арестованных от показаний отказалась, мотивируя тем, что они дали показания только под влиянием применения методов физического воздействия. Но даже сейчас четверо из них отдаются под суд, не отрицая свою антисоветскую деятельность в лагере, отрицают, что готовили вооружённое восстание.
В существовании повстанческого формирования на спецзоне я убежден и сейчас, и к этому имеются все основания по делу.
В чем я действительно виновен? Только в том, что, добросовестно заблуждаясь, применял меры физического воздействия к арестованным по прямым указаниям руководства НКВД».
Разумеется, эти заявления Воля-Гойхмана остались без внимания со стороны тех, к кому он обращался. Душу он отвёл, но толку от этого не было никакого. Впрочем, это и не удивительно для того времени.
К преступникам в форме НКВД сталинское правосудие оказалось снисходительным. В марте 1940 года военный трибунал дал им от 4 до 10 лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовом лагере. Причём через недолгое время все они (за исключением Антонова, судьбу которого автору проследить не удалось) были помилованы со снятием судимости, а самый рьяный палач Воля Гойхман даже восстановлен на службе в органах госбезопасности. Таким образом, карьера профессионального истязателя оказалась прерван ной лишь на время. Ждать правды стране предстояло ещё долго. Берия тоже нуждался в надёжных людях, тем более имеющих соответствующий опыт. Нам только остаётся надеяться, что полученный ими урок по шёл на пользу и они сделали для себя правильные выводы в части соблюдения социалистической законности. Но вовсе не исключено, что мы ошиблись в своём суждении.