– Так ты у нас добрый, оказывается?
– Да.
– Съел я твою Лялечку.
– Как… съел?! – в отчаянии вскричал людоед и, кажется, приготовился заплакать.
– А так и съел – с удовольствием. Сейчас вот тебя буду есть. – Гуча сделал самое зверское лицо, на какое только был способен, и потрогал пальцем лезвие волшебного ножа.
– Съел Лялечку! Съел моего единственного друга. – Людоед всхлипнул и вдруг кинулся на гостя, опрокинув отменно сервированный стол.
Черт был к этому готов и, быстро вскочив со стула, отпрыгнул к двери. Гуче даже не пришлось ударить людоеда, потому что на этом драка и кончилась. Слабосильный людоед споткнулся о цепь на полу и упал на обломки стола и осколки тарелок.
– Друга, говоришь, съел? Единственного, говоришь? – В голосе черта звучала злость, смешанная с отвращением. Он наступил людоеду на грудь, припечатав его к полу. – А что же у тебя друзей так мало?
– Раньше у меня их много было, – ответил людоед, пытаясь скинуть с груди ногу Гучи, но крепкий сапог не сдвинулся ни на сантиметр, – а потом они кончились.
– Что, всех съел?
– Нет, не всех, а то кто бы приковал меня здесь? – ответил людоед и зарыдал в голос. – Бросили меня гнить в этой норе, цепью приковали, а я к ним всей душой тянулся.
– Так тянулся, что слюной исходил. Всем своим нутром к людям тянулся! В прямом смысле людей любил! Вот уж не думал, что в подземелье на альтруиста наткнусь, – усмехнулся черт. – Приковали, говоришь?
Только после слов людоеда Гуча заметил, что людоед сидит на цепи. Собственно, об нее и споткнулся любитель хорошо покушать. Одним концом цепь крепилась к массивному кольцу на ноге людоеда, а другой намертво был вбит в гранитную стену. Черт пнул рыхлое тело выродка и брезгливо сплюнул. Крысоподобный скулил – непонятно, то ли от боли, то ли кобру оплакивал.
Гуча внимательно осмотрел переплетение цепей. Разобравшись, что к чему, он перерубил волшебным клинком ту, что опускала и поднимала каменную заслонку, навсегда замуровав вход в сокровищницу.
– А ну отползи!
Людоед отполз к левой стене, освобождая проход.
– Жива твоя Лялечка. Хотя, наверное, ты ее тоже съешь, на безрыбье, говорят… – Черт шагнул к двери, но людоед вдруг кинулся к нему, ухватил за ногу и попытался прокусить сапог.
– Дай хоть укусить! – визжал он.
Гуча снова отшвырнул его. Потом поднял меч и спокойно, с отвращением снес злодею голову. Тщательно вытерев лезвие о скатерть, Гуча шагнул за порог, стараясь не смотреть на труп людоеда.
Тоннель вел вверх, подъем был легким и недолгим. Чингачгук вышел в большую пещеру с квадратным люком под потолком. С отверстия спускалась прочная веревочная лестница. Черт перевесил торбу, чтобы ненароком не уронить, и стал быстро взбираться по ней. Он открыл люк – чьи-то сильные руки втащили его наверх.
– Спасибо…
Договорить он не успел. Стая обезьян в доли секунды лишила его имущества, сорвала, разодрав в клочки, одежду, больно щипая при этом тело. Звери скалились, истошно визжали и строили забавные морды, но черту было почему-то совсем не смешно.
– Сами напросились, – крикнул он, выбрасывая вперед руку.
Даже сквозь шум было слышно, как треснул череп, слетая с шейных позвонков. Огромная горилла рухнула, придавив пару обезьян поменьше. Следующая обезьяна откатилась, получив удар кулаком в нос. Кому-то попал пяткой в горло, тут же с локтя заехав еще в чью-то челюсть.
– Одно радует – обезьяну нашел все-таки я, – прохрипел черт, раскидывая зверей, – вот только с количеством переборщил немного. Если помощь не подоспеет, мне крышка.
Перевес сил был на стороне обезьян. Пятеро уже не шевелились, но оставалось еще штук двадцать горилл, пять орангутангов, пара шимпанзе и десяток мартышек.
– Кто бы ни опустил лестницу в пещеру, он либо большой юморист, либо сволочь законченная! – пробормотал Гуча и пообещал себе, что разберется с шутником. Если выживет, конечно.
А бой шел не только в обезьяннике. Если бы Гуча мог на минуту остановиться и посмотреть по сторонам, то он бы увидел панораму широкомасштабных военных действий.
Именно в этой суматохе Хасан непонятно каким чудом умудрился проскочить к одному из верхних окон лесного замка.
– Как только прыгну, сразу вниз и поворачивай, – прокричал Альберт, – понял?
– Понял, Полухайкин-ага.
– Скажи своей Тамарке, чтобы ковры отзывала, и Бруньку предупреди, пусть отступление трубит. Ну с богом. – Альберт перекрестился и прыгнул.
Он приготовился услышать звон разбитого стекла, но ничего не произошло. Король пролетел сквозь пустоту и оказался в зеркальном лабиринте.
Зеркал были тысячи, и в каждом он видел свое отражение.
– Мексика!
– Папочка, – услышал он, – ну что ты кричишь? Сам же говорил, что нельзя кричать, если стоишь рядом с человеком.
– Типа… где – рядом?
– Типа… здесь. – Послышался смех, из зеркала высунулась маленькая ручка, и король Полухайкин спокойно прошел сквозь то, что считал стеной с навешанными на нее зеркалами.
Оказался Альберт в большой и просто обставленной комнате, но это он рассмотрел, только когда поцеловал дочку и убедился, что с ней все в порядке.
– Папочка, смотри, что у меня есть, – похвалилась девочка, доставая из кармашка шкатулочку.
Она открыла крышку, а Полухайкин открыл рот, не зная, что сказать. На донышке сидел Тентогль, маленький, с мизинец ростом. Он был испуган, но все равно что-то пищал. Король прислушался.
– Всех победю, – повторил слова поверженного врага Альберт и захлопнул крышку. – Ну надо же! Уже… типа… победил. Мало ему, еще хочет, в натуре!
– Это я поймала злого колдуна, – гордо объявила Мексика, глядя, как отец опускает шкатулку в карман королевских коричневых шаровар.
– Ты умница, и если кто скажет, что это не так…
– Ты набьешь ему морду, – закончила девочка. – А я сама скоро смогу победить любого злодея. Заклинаниями.
– Ты помедленнее говори, дочка, а то я не въезжаю, – попросил отец.
– Папочка, все просто. Злой дядька притащил меня в эту комнату и сказал, что он будет владеть всем миром и станет единственным королем. Потом он ушел, а я подумала, что мир надо спасать, и стала произносить заклинания. Но они сначала не получались. Я поплакала немного, потому что думала, что это я такая глупая и ничему у бабы Гризли не научилась. А потом подумала, что для заклинания надо знать настоящее имя врага. И если колдовство не работает, то Тентогль – это не настоящее имя злого дядьки!
– Логично, – кивнул Полухайкин. – И что?
– А то, что тогда я стала переставлять по-разному буквочки, и у меня получилось! Когда он снова пришел в комнату, я прошептала заклинание и так его уменьшила, что теперь он не сможет сидеть на троне. Потому что он теперь очень маленький. А на троне сидишь ты, и если он туда залезет, то ты его раздавишь! Правильно, папочка?
– Правильно, малышка. – Альберт улыбнулся и погладил Мексику по головке. В груди защемило, королю вспомнился день, когда он впервые взял дочь на руки. Малышка тогда была чуть больше его ладони, и Полухайкин панически боялся нечаянно навредить ребенку. Он ужасно нервничал, руки сводила судорога, ему казалось, что стоит только чуть нажать – и он что-нибудь сломает. Но каждый раз, когда он прижимал дочку к груди, Полухайкин испытывал такую отцовскую любовь, такое желание защитить девочку от всех невзгод, что готов был свернуть горы ради счастья дочери!
– Папочка, а имя у злого колдуна такое смешное! Я только разделила его напополам и поменяла две буквы местами, а потом прочитала наоборот.
– И что получилось? – улыбнулся Полухайкин, отметив на будущее, что обучение у ведьмы и Тыгдына стоит продолжить.
– А получилось так: Льгот Нет. Так его, оказывается, зовут! Папочка, а что это значит?
– А это значит, солнце мое, что этому козлу сплошные обломы по жизни положены.
– Не въезжаю, – наморщила лоб Девочка.
– Ну типа… халява наоборот.
– А…
Король Полухайкин, нежно прижав дочку к широкой груди, вышел на балкон и оторопел. Миновав полки Брунгильды, к замку на белой лошади несся Самсон. Его рыжую голову видно было за версту.